Потом обед, потом всякие мелкие дела, и разговоры, и научный руководитель, и Даровой – опытный силовик, с которым очень легко находились общие темы для общения. А потом Лету, когда она допивала третью чашку чая в кабинете болтающего о достижениях современной науки и магии Паслена, накрыло осознанием: она поняла, что невольно оттягивает момент, когда придет в палату и останется наедине с Вольновым, и не сразу сумела объяснить себе почему.

Летана не ждала от феникса серьезных гадостей; разве что, возможно, неприличных намеков и скользких шуточек, но эти мелочи не сумели бы всерьез вывести ее из равновесия. И смущением назвать это чувство не получалось, да и чего смущаться? Да, она была в него влюблена, но столько воды с тех пор утекло! И ведь не единственный возлюбленный, с которым жизнь развела, а потом столкнула, но в других случаях это происходило легче.

И ничего дурного она не сделала, чего стыдиться? Скорее, ему должно быть стыдно за тогдашнее поведение, но и то… Она на самом деле не сердилась на него за ту историю. Творец, все это случилось больше десяти лет назад! Они оба были тогда юнцами с ветром в голове, какой ответственности можно требовать от мальчишки, влюбленного в другую и обиженного на нее?!

Нет, это не стыд, не обида и уж тем более не жажда мести. Лучше всего подходили слова «неловкость» и «растерянность». Столько лет прошло, они оба уже совсем не те. Чужие, ненужные друг другу люди, которых связал невзрачный кусочек прошлого и случайная сцепка – может, возникшая именно потому, что где-то в подсознании остались глубоко запрятанные воспоминания.

Неспешно двигаясь от кабинета главного силовика в палату хирургического отделения, Лета пришла к выводу, что эта неловкость тоже из прошлого. Потому что тот общий кусочек, который их связал, по совести не получалось назвать не то что романом, но даже более расплывчатым словом «отношения». Нечто маленькое и жалкое. Декада пьяных жалоб обиженного парня, ее собственные никчемные сочувствие и навязчивость, неуклюжий и неприятный первый и единственный секс. Не ужас, не катастрофа, но…

Неловко. И Лета понятия не имела, как со всем этим бороться, но надеялась, что общение с нынешним Вольновым сгладит это ощущение и заменит на что-то иное. Не обязательно хорошее, но сейчас казалось: что угодно будет лучше привета из прошлого.

К ее приходу феникс успел одеться; он развалился на койке вольготно и расслабленно, закинув длинные ноги в высоких подбитых металлом ботинках на спинку кровати. Ботинки были чистыми, но Лета все равно машинально качнула головой с немым укором.

Выше ботинок красовались черные штаны с большими карманами на бедрах и темно-серыми вставками какого-то другого материала на коленях, которые прекрасно подходили к остальной наружности и держались на плоском животе ремнем с массивной – кажется, серебряной – пряжкой. Кроме них на Вольнове из одежды была только расстегнутая черная жилетка с высоким воротником. И серебряные серьги, да. Гвоздик и два колечка в брови, еще три, шире и тяжелее, в ухе. Кажется, их покрывала какая-то вязь, но разглядывать Лета посчитала неприличным. А вот рубашки фениксу не досталось, но он явно не испытывал по этому поводу беспокойства.

Зато испытала Горская. Она не привыкла к обществу полуголых мужчин, если мужчины эти – не пациенты и не участники экспериментов. Это было странно и неприлично, и попытавшаяся вернуться к своим записям Летана постоянно ловила себя на том, что взгляд непроизвольно цеплялся за непривычную и неуместную деталь чужой внешности. И злилась на себя, потому что приходилось постоянно следить за лицом и контролировать взгляд.