Увидев Лаву (мы, как обычно, сидели в читальне), дядька прослезился, раскинул руки и пошел к нему со словами:

– Славочка, мальчик мой!

Чем «мальчика», скорее, насторожил. Далее последовали объятия и рассказ о том, как долго он искал родную кровинушку.

– А вы кто? – резонно поинтересовался Лава.

– Я дядя твоей мамы, из Москвы. Разве мама обо мне не рассказывала?

– Какое счастье, что родня нашлась, – пискнула директриса, а у меня возникли большие сомнения в родственных связях. У Лавы, кстати, тоже.

– Жулик, – пожимая плечами, вынес он вердикт после памятной встречи. – Интересно, что ему от меня нужно?

Учитывая, чем занимался его отец, кое-какие предположения у меня появились, не тогда, а теперь. Тогда же я была твердо уверена: Лаве с ним уезжать никак нельзя. Но он уехал, чем поверг меня в глубочайшее уныние.

– Мы просто завидуем, – заявила Дуня в ответ на мои горькие сетования, что Лава попал в лапы негодяя и его срочно надо спасать.

Данное замечание было сродни холодному душу.

А вдруг Дуня права? Какой детдомовский ребенок не мечтает о семье?

Мне казалось, я не из таких, да и ребенком себя давно не считала. Но сердце вдруг сжалось, и я испуганно подумала: а вдруг я никогда не увижу своего отца? Псих он или нет, в ту минуту было не так уж важно. И никогда не узнаю, кто моя мать?

В общем, разговоры о Лаве я прекратила, хотя ночами так и тянуло разреветься от беспокойства за него. Он всегда казался мне беспомощным, я имею в виду, в житейском плане. Лава ни разу не позвонил и не написал, что мое беспокойство лишь увеличило.

А потом пришла очередь Дуни покинуть наше заведение. Ее забрал отец. Где его носило столько лет, история умалчивает, но о дочери он все-таки вспомнил и добился, чтобы ему ее вернули. О местонахождении матери он то ли не знал, то ли не пожелал рассказать, но тут же развеял Дунины опасения вновь оказаться в лесу, сообщив, что в Самаре у него квартира. Небольшая, однако со всеми удобствами.

Счастливой Дуня, покидая нас, не выглядела, да и потом не раз утверждала, что «жить с батей не сахар, тараканов у него в башке немерено, и лишь только ей исполнится восемнадцать, она от него сбежит».

Сбежала или нет, я так и не узнала. Наша дружба не выдержала испытания расстоянием.

Поначалу мы созванивались каждый день, потом раз в неделю, затем раз в месяц. Ближе к ее восемнадцатилетию звонки как-то сами собой прекратились.

Мы думали, что друг без друга жить не сможем, а оказалось – ничего нас особо не связывает, кроме детского дома, разумеется.

Последним из моей жизни исчез Ланс.

Однажды утром просто не явился на завтрак. Накануне вечером мы сидели на крыше, любовались звездами, и он меня поцеловал. По-настоящему.

Учитывая, что я была влюблена в него практически с момента нашего знакомства, неудивительно, что поцелуем все не ограничилось, и в спальне девочек я появилась ближе к утру в весьма потрепанном виде, но с чувством безграничного счастья.

Тем труднее было смириться с известием, что Ланс вдруг исчез. Через месяц он покинул бы детский дом вполне законно (по этому поводу мы строили планы перед тем, как проститься), не ясно, что заставило его вдруг сбежать. Вряд ли то обстоятельство, что мы стали любовниками. Скорее он решил осчастливить меня напоследок. Или доставить удовольствие себе. Тут уж наверняка не скажешь.

В общем, я осталась без друзей и с разбитым сердцем.

Не знаю, каких глупостей я смогла бы натворить, если бы не Петр Сергеевич, наш учитель физкультуры. В школу он устроился за полтора года до описываемых событий, до этого жил где-то на севере, вышел на пенсию и решил вернуться на малую родину. Но без дела ему не сиделось, и он не только вел уроки физкультуры, но и две секции: по вольной борьбе и стрельбе (он, кстати, оказался заядлым охотником).