Над головами присутствующих висела плазма, ее вдруг включили и то, что я увидела на широком экране, повергло меня в шок. На больничной кровати лежала девочка лет семи-восьми, печальная и одинокая. Вокруг нее свисало множество трубок, а на лице – кислородная маска. Малышка потеряла почти все свои волосики, а кожа оказалась до неприличного бледной, было очевидно, что ребенок борется с раком.

Ее милые глазки были открыты, и я увидела в них так много всего, но одно явно преобладало - непреодолимое желание жить, радоваться новому дню, играть с другими детками, а не лежать в больнице и… постепенно угасать.

Я не смогла сдержать эмоций и всхлипнула, а затем украдкой посмотрела вокруг. Люди хоть охали да ахали, но на их лицах не дрогнул ни единый мускул. А затем заглянула в глаза Игнату… Внешне он оставался спокойным, однако похоже было, что где-то в глубине его души потихоньку начинал таить арктический лед, и одинокая слезинка скатилась по щеке. Мужчина ее стер так незаметно, что окружающие даже не обратили внимания. Пусть ненадолго, зато я успела заметить искреннюю перемену настроения Литвинова – он на самом деле переживал, хотя пытался показаться равнодушным.

- Знаю-знаю, сейчас вы скажите: у ребенка есть родители, вот пусть и помогают ей. Но, не все так просто, господа. Знакомьтесь, это Зоя Иванова, воспитанница детского дома номер шесть.

На экране сменилось фото, теперь малышка стояла на фоне того самого детского дома и держала в руках потрепанного мишку, у которого было оторвано одно ухо. Она прижимала его к себе, как самое драгоценное, что было в ее жизни, и улыбалась. Здесь она была здорова – с румяными щечками и длинными светлыми волосиками, немного вьющимися на кончиках.

Пока засматривалась на ребенка, упустила одну очень важную деталь – журналисты! Человек пять стояло с диктофонами и трое с камерами. Один снимал все, что происходило на экране, а два других… О, нет, нет, нет!

- Ты… Это бесчеловечно, – пискнула я, дергая Литвинова за рукав пиджака.

- Согласен, манипулировать толпой благодаря горю детдомовского ребенка – наглость.

- Да я не об этом, - обеспокоенно прошипела.

Все мое внимание было обращено на операторов, которые снимали людей в доме. Как я сразу не подумала, что такое мероприятие не может обойтись без прессы! Черт…

Успели ли уже снять меня в компании Литвинова? Он же порой обнимал меня за талию, как свою… любовницу. А если это увидит Миша или его сумасшедшая мамаша, как мне тогда оправдываться?! От страха и переживаний запряталась за спину Игната, думая, что так меня сложно будет увидеть. Сердце быстро колотилось, я слышала каждый его неровный стук и пыталась дышать глубже.

- Ой, да расслабься ты, - Литвинов отошел чуть в сторону, я снова оказалась в поле зрения камер. – Не мы с тобой сегодня короли бала, так что забей. В эфир выйдет только семья Артёмовых и широкий жест Регины, вот увидишь.

Ага, легко ему говорить!.. Не его же потом обвинят в измене. Пока переживала и следила, кого именно снимают операторы, пропустила все, что говорили про девочку. Услышала только конечную фразу: «Все вырученные средства от продажи картин пойдут на лечение Зои».

Именно на последних словах Регины Игнат громко фыркнул, практически в этот же момент нас ослепила вспышка от фотоаппарата.  Я вертела головой по сторонам, стараясь отыскать того самого репортера с камерой, но никого не нашла.

- Нас сфотографировали… - не могла поверить, что попала в подобную передрягу.

Нет, я точно идиотка, раз добровольно согласилась идти на поводу у Литвинова. Наверняка сволочь все заранее продумал, как показать Мише, не обращаясь напрямую, что его жена развлекается с другим, пока он лежит в больнице!