Тут-то девушка и поняла: свои силы она переоценила. У неё вдруг резко подогнулись колени, и, не окажись рядом Николая Павловича, за рукав которого она успела ухватиться, Зина наверняка упала бы. Но это оказалось ещё не самое худшее. Внезапно ей послышался голос, на сей раз принадлежавший отнюдь не её баушке.

Зине сперва померещилось: к ней обращается тот, двухголовый – с синей наколки. Но нет: эти шелестящие слова как будто произносил сам воздух вокруг неё: «Изжаритесь… Заживо… Все…» Девушка заозиралась по сторонам, пытаясь понять: слышал ли кто-то ещё эту дикую, несуразную угрозу? Но на лицах четырёх живых мужчин, что находились сейчас возле пруда, не отразилось даже намёка на испуг или удивление.

Впрочем, дочка священника не была уверена, что и сама слышала именно слова – что она не приняла за них шелест ветра в древесных кронах. Кто и кого пугал возможностью изжариться – оставалось под вопросом. А вот что солнце успело изрядно напечь Зине непокрытую голову – это не вызывало сомнений. И от жары чего только не могло ей почудиться!

А потом луч солнца, проскользнув сквозь ветви деревьев, коснулся татуированного мертвеца. И Зине померещилось: она всё-таки не устояла на ногах – упала. Поскольку окружающий пейзаж вдруг содрогнулся. Вода в пруду как бы подпрыгнула: совершенно без брызг – зеркальная водная гладь переместилась вверх-вниз, оставшись при этом абсолютно неподвижной. Схожее движение совершила и купальня на противоположном берегу, с той разницей, что свой отдельный прыжок совершило каждое составлявшее её бревно. А потом, повисев одно мгновение в неестественно знойном воздухе, все брёвна вернулись в прежнюю позицию. И деревья поблизости: ивы, липы, берёзы и ели, – хоть и не пытались прыгать, но как бы встали на цыпочки – потянулись вверх от собственных корней, – после чего уронили сами себя обратно. И словно бы испустили вздох, изнурённые проделанной работой.

Зина ахнула – и тут же поняла, что парковый ландшафт содрогнулся не только у неё одной перед глазами. Николай Павлович, за руку которого она всё ещё хваталась, другой рукой с усилием тёр лоб – будто пытался стряхнуть с него что-то. Двое городовых стояли, разинув рты и запрокинув головы так, что с них попадали форменные фуражки. Однако сильнее всего содрогание пейзажа явно повлияло на Андрея Ивановича Левшина.

Полицейский дознаватель, когда Зина перевела на него взгляд, уже не стоял, склонившись над утопленником. Он медленно, будто крадучись, шёл к ним с Николаем Павловичем. И в правой его руке поблёскивал никелированной сталью маленький пистолетик, дуло которого титулярный советник направлял точно в грудь господину Полугарскому.

20 августа (1 сентября) 1872 года.

Воскресное утро

Зина поняла, что ошиблась. Это не господин Левшин шёл крадучись – это воздух вокруг словно бы загустел. При полном безветрии он обратился в подобие болотной трясины или зыбучего песка, препятствуя скорым движениям. Девушка уразумела это, когда сама сделала шаг вперёд, становясь между полицейским дознавателем с пистолетом и своим приёмным дедом. Тот попытался удержать её, но Зина не поддалась – хотя и не была уверена, что её манёвр подействует.

– Здесь убили моего отца! – заявил Андрей Левшин, глядя через голову Зины на господина Полугарского. – И, полагаю, для вас это не новость! А может, вы и есть убийца.