Казалось бы, седовласый господин с резкими чертами лица, читающий стихотворное девичье признание в любви, должен выглядеть глупо. А Раушарни – не выглядел! Он не пытался сделать свой голос тонким, как у юной девушки. Женственными были только интонации. В них звучали и нежность, и тревога, и грусть. Лицо старого актера смягчилось, глаза засветились.

У Мирвика перехватило горло от волнения. Он обернулся к Барилле и Джалене, чтобы поделиться своим восхищением. Но восторженные слова застряли на языке, едва юноша взглянул на поджатые губки красавиц.

До сих пор актрисы бросали друг на друга ядовитые взоры. Отвернись только Раушарни, они охотно возобновили бы недавнюю драку. Но сейчас, забыв на мгновение распри, они объединились перед лицом общего противника.

– Да, – вздохнула Барилла, – смотрю я на тебя, Раушарни, и вспоминаю: как же хорош ты был в «Принце-изгнаннике!»

– Конечно, – подхватила Джалена соболезнующе, – мужчине не дано передать в игре всю сложность женской натуры…

Мирвик поспешно склонился над пыльной тканью и заработал иглой, пряча усмешку, которая могла бы ему дорого обойтись, ибо во взглядах двух красивых злючек он прочел: «Да если еще мужчины женские роли играть начнут!..»

– Куры! – отозвался уязвленный Раушарни. – Прачками вам быть, а не актрисами! Что вы понимаете в искусстве декламации!

– Ну что ты, Раушарни, – пропела Барилла, – ты так страстно призывал возлюбленного, что у тебя под рубашкой женские грудки обрисовались…

– И нам стало страшно за твою невинность, – добавила Джалена.

– Козье стадо! – хмыкнул Раушарни. – Научились вертеть задами и трясти грудями – и уже считают, что им под силу передать тот чувств наплыв, что автор вдохновенный из-под пера волшебного излил…

Наступило короткое молчание. Мирвик подумал: должно быть, обе женщины лихорадочно ищут подходящие строки из какой-нибудь пьесы, чтобы побить противника его же оружием.

И эту паузу, словно удар клинка, срезали слова Раушарни:

– Лучшая на моей памяти женская роль была сыграна мужчиной.

Обе актрисы разом ахнули.

– Это когда ж такое было? – ревниво и недоверчиво поинтересовалась Барилла.

– То ли шесть, то ли семь лет назад. Вас обеих еще в труппе не было. Мы ставили «Верность Эсталины»…

Мирвик опустил на колени недоштопанную ткань. Раушарни собирался вспомнить что-то интересное, а все, что имело отношение к театру, занимало юношу неимоверно.

– Как вы знаете, в пьесе всего две женские роли: верная служанка властителя замка и коварная предательница. Когда я объявил труппе, что будем ставить «Верность Эсталины», и назвал имена актрис, которые будут играть, все прочее бабьё обиженно распищалось…

– А хорошо бы вновь поставить эту пьесу, – мечтательно прервала рассказ Барилла. – Роль Эсталины как раз по мне: трагическая такая, возвышенная… А на вторую роль… – Она быстро глянула на Джалену, презрительно скривила губки. – Ну, если поискать среди труппы, может, кто-то найдется…

– Не думаю, дорогая, что роль Эсталины – это твоё, – не осталась в долгу ее соперница. – Я читала пьесу. Эсталина, если не ошибаюсь, была совсем молоденькая.

– А ну, цыц, вы, обе! – поспешил Раушарни предотвратить новую вспышку свары. – Так вот, в день премьеры все актрисы труппы, кроме тех двух, ушли из театра. Мол, такая пьеса дурацкая, что глаза бы не глядели… Ну, ушли и ушли, зрителям дело до этого, как до наррабанского урожая кактусов… или что там произрастает, в Наррабане. Хуже другое: верной служанке и подлой предательнице, обеим этим идиоткам, показалось, что я с ними одинаково ласков. Ну, не дуры, а? Если бы я обходился с ними одинаково скверно, они стали бы лучшими подругами. А мое доброе отношение заставило их соперницами злобными сойтись, как сходятся волчицы из-за дичи голодною порой, во Вьюжный месяц…