Хозяин цирка, на которого стражник до сих пор и внимания не обращал, уже не валялся в обнимку с бочонком, а стоял на ногах. И стоял довольно твердо.
Плоскомордый укротитель ростом и весом едва ли уступал своему зверю. Его хмурый взор живо напомнил Ларшу взгляд медведя.
– Это кто моего Вояку вздумал трогать? – враждебно поинтересовался Прешдаг. Пьяница мазнул глазами сверху вниз по гостю, зацепился взглядом за черно-синюю перевязь. – А-а, «краб»! А ну, пошел вон от зверя!
Рука Ларша дернулась было к эфесу меча, но замерла. Не для того Ларш спас мальчугана, чтобы тут же оставить его сиротой.
А громадина-циркач, не подозревая о милосердных мыслях стражника, изверг из себя рычание:
– Порву… башку с плеч снесу!
За плечами у пьяницы возникли двое.
– В тюрьму захотел? – охнул «человек-пес». – Со стражей связался?!
– Пойдем отсюда, дорогой, – поддержала циркачка-наррабанка. – Я тебя до постели доведу, покормлю, приласкаю…
Ни резонных доводов, ни ласковых слов укротитель слушать не желал. Обернувшись к циркачам, он отшвырнул от себя женщину, цеплявшуюся за его плечо, и врезал «человеку-псу» – коротко, но с такой силой, что беднягу унесло за порог. Это произошло так быстро, что стражник не успел вмешаться.
Затем плоскомордый Прешдаг вспомнил о незваном госте. Тяжело ступая огромными ступнями по разбросанной по полу соломе, он двинулся к Ларшу.
Юноша следил за каждым движением пьяного силача, хотя и не мог поверить, что кто-то, в пьяном или трезвом уме, посмеет ударить Сына Клана. (Молодой Спрут забыл, что не сказал циркачам о своей знатности.)
Но когда здоровенный кулак, способный и в самом деле сбить голову с плеч, вскинулся в пьяном замахе, Ларш не стал стоять столбом, а сделал то, чему учили когда-то наемники в замке: поднырнул под руку противника.
Укротитель потерял равновесие, качнулся вперед, а Ларш добавил ему по шее для скорости и поставил подножку.
Укротитель во весь рост растянулся вдоль прохода, попытался встать, но получил от стражника удар ногой по голове и потерял сознание.
Ларш нагнулся, чтобы проверить, жив ли пьяница. («Жив!») Но женщина, глядевшая с порога на драку, неверно истолковала это движение. С воплем: «Не бейте его, господин!» – наррабанка пробежала по проходу, упала рядом с мужем на колени и закрыла его собой от стражника.
– Не ори, медведя разбудишь, – негромко сказал ей Ларш и пошел к дверям.
«Человек-пес» ждал его за порогом, потирая плечо, в которое пришелся удар хозяина, но улыбаясь до ушей. От восторга он забыл о почтительности и обратился к Ларшу безо всяких «господин стражник»:
– Здорово! Ты, парень, пока в стражу не подался, не циркачом ли был?
– Нет, – кротко ответил Ларш.
– Ну и дурак. Снимай эту сине-черную тряпку и давай к нам. У тебя талант.
Ларш представил, как он на пару с медведем пляшет под окнами дворца Хранителя. И какое при этом лицо у тетушки Аштвинны, глядящей на это зрелище с балкона.
Надо было одернуть расхрабрившегося фигляра. Вместо этого Ларш спросил:
– А хозяин-то ваш меня возьмет?
– Прешдаг? Еще как возьмет. Он уважает тех, кто сумел его побить.
– Ну, пьяного и кошка побьет! А цирк… Знаешь, – вдруг признался Ларш, – я в детстве мечтал удрать с цирковым фургоном.
– В детстве-то все мечтают… Так придешь?
– Я в страже первый день, – с легким сожалением отказался Ларш. – Не хочется бросать работу, не распробовав, хороша или плоха…
Верши-дэр, наррабанский вельможа (направлявшийся с не особо значительной миссией в Тайверан и застрявший в Аршмире сначала для поправления здоровья после морской болезни, а потом из-за приступа подагры) принимал у себя аршмирских друзей.