Он сказал правду. Театр был для него единственной отрадой в жизни, утешением, защитой от отчаяния. Парень словно стоял под чужим окном и глядел на иную жизнь – яркую, возвышенную, богатую страстями, порой жестокую и кровавую, но никогда не скучную. И люди на сцене говорили особым языком: звучным, стройно-размеренным, изысканным, без невнятного бормотания и грубой брани.

Сколько раз бездомный юнец, забираясь на ночевку в кусты между заборами, пробовал перед сном переложить на этот удивительный язык то, что слышал днем: льстивые речи кабатчика перед зашедшим в его заведение десятником стражи, ссору шлюх из-за богатого гостя, похвалы, которые рыночный торговец рассыпает своему товару…

– Ответ королевской любовницы можешь сочинить? – уважительно спросил Афтан.

– Сейчас, – кивнул Мирвик. Сдвинул брови и выдал, почти не раздумывая:

Пусть подмастерье в ювелирной лавке
Любуется огранкою рубинов.
Пусть менестрель с поклоном получает
Парчовый кошелек за мадригал.
Пусть восхищается придворный лекарь
Тем, как бела от притираний кожа.
Для сброда – хлам! Король ни с кем не делит
Улыбку, юность, нежность и любовь…

Актеры взвыли, стуча друг друга по плечам.

– Нет, как Джалена это отчеканит! – заорал комик.

– «Для сброда – хлам!» – процитировал великий Раушарни, вложив в эти три слова такую силу презрения, что даже Мирвик вздрогнул.

– Кто-нибудь догадался это записать?! – вскинулся Лейфати.

– Пишу, – отозвался Ларш, быстро водя пером по бумаге.

– Ты – наш, парень! – торжественно произнес Раушарни. – Ты – человек театра. Мне плевать, что там у тебя вышло с судьей. Ты чувствуешь сцену и сумеешь жить по ее законам. Будет нам занавес, не будет – ты уже в труппе и на жалованье!

– Будет занавес, – быстро вставил Ларш. – Не отстану от тетки…

– А теперь надо про угрозы королевы, – напомнил «воин».

– Сделаем! – Мирвик глотнул вина. Внезапно его физиономия расплылась в глуповато-счастливой улыбке. Он обернулся к Спруту. – А ведь если бы не господин, загребли бы меня сегодня «крабы», чтоб их всех Болотная Хозяйка в один мешок – да в…

– Стой! – с внезапной суеверной тревогой перебил его Ларш. – Стой, всех-то «крабов» не кляни!..

* * *

Строгий зеленый взор, сердитые морщинки на лбу, гневная речь:

– Так ты ничего не понял, мальчишка?.. Что ж, ты нуждаешься в хорошем уроке. Клянусь Безымянными, ты его получишь! Любая должность, лишь бы на суше, так? Отлично. С завтрашнего дня будешь зачислен в городскую стражу. Рядовым «крабом».

Что за дурацкие шутки приплел дядя к серьезному разговору?..

Но зеленые глаза смотрят жестко и неумолимо:

– И я не забуду предупредить почтенного Джанхашара, чтоб не давал тебе поблажки!

Да что ж это он… неужели серьезно?!

Такого не бывает. Не может Сын Клана, высокородный Спрут, тащить в тюрьму пойманного вора или устраивать обыск в грязном притоне! Худшего позора для своей крови даже измыслить нельзя! Да как после такого глядеть в глаза родным?..

Ларш уже готов был взмолиться: «Дядя, но как же, стыдно ведь!»

Но не успел: Ульфанш заговорил спокойно, даже мягко:

– Разумеется, тебе не обязательно рыться в городском мусоре. Место второго помощника на «Плавнике» свободно. Ты можешь занять его – и забудем об этой беседе…

Ах, вот оно что! Дядя не ожидает, что племянник и в самом деле наденет черно-синюю перевязь и отправится патрулировать городские улицы! Это ловушка для труса… чтобы заставить его выйти в море и тем поддержать честь Клана Спрута!

Ларш словно со стороны услышал свой веселый, приветливый голос:

– Зачем же? Я благодарен тебе, дядя. Завтра же явлюсь к почтенному Джанхашару, чтобы принять должность. Вот только один вопрос… Тетушка завтра звала меня к обеду. Приглашение еще в силе – или грязному «крабу» не место за столом Хранителя города?..