– Ну вот я и спрашиваю: что есть?
– Ну, я веселый.
Общаемся втроем. Мне с первой минуты очевидно со стороны, почему Гордей одинок. Нет, дело не в том, что он латентный сладострастник. Просто он никакой. Он человек с частицей «не»: неинтересный, невеселый, неперспективный. Высокий – да. Но все остальное – не.
– Ну, он веселый, – вторит Зинаида Макаровна.
– Гордей, расскажи анекдот, – прошу я.
– Какой?
– Любой.
– Про что?
– Про что хочешь. Любой анекдот.
– Я так не могу.
– Гордей, ты веселый, – напоминаю я.
– Встречаются русский, поляк и немец на острове. Ну, попали туда. После кораблекрушения.
– Тааааак.
– Ну вот, короче. Слушай, я так не могу!
– Вот, – резюмирую я. – Ни хрена ты не веселый, Гордей. Ты не удосужился выучить хоть какой-нибудь завалящий анекдот, чтобы рассмешить женщину.
– А мне не нужен камеди-клаб, мне семья нужна.
– Вы кушайте, кушайте, – растерялась Зинаида Макаровна: она понимает, что интервью получается какое-то странное, не таким она его себе представляла, но как вырулить из этой ситуации и спасти сына, пока не понимает.
– А еще ты какой, Гордей? Ну веселый, это мы поняли. А еще? – спрашиваю я.
– Он хозяйственный. Он плов умеет, – вспоминает Зинаида Макаровна.
– Гордей, у тебя есть казан? – Я смотрю на Гордея в упор.
– Казан? – переспрашивает Гордей.
– Какие специи нужны в плов, Гордей?
– У меня специальная приправа – «для плова». Там все. Я не вникал по отдельности.
– Зинаида Макаровна, не обижайтесь, но вот моему сыну шесть лет. Он тоже умеет плов. Ну, то есть порезать лук, морковь и мясо в мультиварку, засыпать рисом, посолить и приправу добавить он сможет. И режим установить, какой я скажу. Это, конечно, будет не плов. А слипшаяся рисовая каша с мясом.
– Ольга! – Гордей произносит мое имя с возмущением.
– Гордей, я сейчас не издеваюсь. Я просто помогаю тебе посмотреть на себя со стороны и оценить себя объективно. Пока ты смотришь на себя восхищенными мамиными глазами и не понимаешь, почему другие женщины не делают так же. Я вот и поясняю тебе, почему. Ты умеешь зарабатывать?
– Я работаю с института!
– Верю. Но я не спросила, как долго ты работаешь. Я спросила: ты зарабатывать умеешь?
– Я же не бесплатно работаю!
– Хорошо, – вздыхаю я. – Задам вопрос иначе. Где ты отдыхаешь?
– В сентябре ездил в Крым. Очень хорошо, правда, поезд ужасный, зато там хорошо, в частном секторе, рядом с морем жил.
– А питался где?
– Там столовая рядом, чтобы первое было, мне для желудка, и пирожки покупал у женщины там по пути. Недорого, по 20 рублей. Домашние. С капустой. И с мясом.
– Ясно.
– Что ясно?
– Ты не умеешь зарабатывать.
– Вы кушайте, кушайте, – суетится Зинаида Макаровна. Она явно сбита с толку даже больше, чем Гордей.
– Ты, Гордей, усатый, – говорю я. – Это факт. И прописан в трехкомнатной квартире на улице Трофимова. Это тоже факт. У тебя, вероятно, есть сестра?
– Есть. Откуда знаешь?
– Ну, квартиру получили родители. Мама. 32 года на заводе. Трехкомнатную, вероятно, потому что были двое разнополых детей. Несложный секрет. Очень распространенный.
– Это к чему? – Гордей сливается с бежевой стеной.
– К тому, что московская прописка не твоя заслуга. Так получилось. Это была твоя фора при старте в жизнь. Но ты и ее не использовал. Думаю, даже за коммунальные платежи платит мама. Со своей пенсии. Угадала?
При этих словах Зинаида Макаровна встает и уходит на кухню, бормоча «кушайте, кушайте», а я безжалостно продолжаю:
– Тебе остается заработать только себе на еду. Ты и не напрягаешься. Зарабатываешь свои 20 рублей на пирожок с капустой. За что женщина должна тебя любить, Гордей?