– Я думаю, вы сами должны сделать выбор, – Максим раздраженно запустил ладонь в волосы. – Прошу вас, перейдем к осмотру.

– Конечно, – и за стеной снова зашелестели шаги. Арина стояла и смотрела на неподвижно лежащего жирафа, пока экран телевизора вдруг не погас и не зажегся снова. Джунгли, яркий солнечный свет. Сейчас сюда прибежит еще живой жираф. По лицу Арины текли слезы.

– О, привет! – Тихий мужской голос раздался, как гром среди ясного неба. Арина повернулась и с ужасом поняла, что он сам, Максим Коршун, стоит перед ней, загораживая проход.

Он стоял, сощурившись, и пытался разглядеть ее лицо в полумраке комнаты.

– Что? – Арина вздрогнула и инстинктивным движением поднесла ладонь к лицу, как будто защищаясь.

– Что это вы тут прячетесь? Вы не из журналистов, я правильно понимаю? – Его глаза приспособились к сумраку, и он нахмурился, улыбка исчезла. Он сделал шаг ей навстречу, но выглядел обеспокоенным и удивленным. – О, да вы плачете? – спросил он, словно не верил в это. Арину охватил приступ паники. Она не знала, что отвечать и как найти в себе силы сказать ну хоть что-нибудь. Вот он, стоит перед ней, он ее заметил, как она и хотела. Вот только… зачем он с ней говорит? Что он тут делает? Зачем он сделал это ужасное видео, которое теперь будет преследовать ее вечно?

– Он умер, да? – прошептала Арина, не пытаясь прятать слез. В этом не было смысла, и ей было все равно, что он увидел ее такой – растерянной, некрасивой. Максим сначала, кажется, не понял вопроса. Затем перевел взгляд на экран.

– Жираф? Да, конечно… я…

– И вы были там? – перебила его Арина. Голос дрожал, она почти ничего не соображала. Максим помолчал и кивнул, не сводя глаз с ее заплаканного лица.

– Да, я был там.

– Вы попытались его спасти?

Максим молчал, удивленно глядя на нее, на ее горящие синим гневом глаза.

– Честно говоря, такой возможности у меня не было. И не в этом заключалась моя работа, – он протянул руку, будто хотел стереть слезы с ее лица или, может быть, просто к ней прикоснуться. Арина отдернулась, помотала головой и жестом остановила его.

– Мне надо идти… – Она протиснулась между ним и стеной, на секунду подойдя к нему так близко, что почувствовала запах его тела – еле уловимую смесь пота, усталости, дорогого дезодоранта, чего-то неописуемо индивидуального, принадлежащего только ему одному. Голова кружилась, но это не остановило ее. Она вылетела в центр выставочного зала, огляделась вокруг. Все – журналисты, охранники, девушка в босоножках, которой, как видно, удалось все же договориться с охраной, – смотрели на нее с изумлением.

– Подождите, – крикнул ей вслед Максим и, кажется, даже пошел за ней, но звук его голоса утонул в десятках разговоров, в шелесте шагов, цоканье шпилек, щелканье фотовспышек.

Арина озиралась в поисках выхода, загнанная, запутавшаяся в лабиринте белых стен и ужасных фотографий, совсем как тот жираф. Нужно бежать, нужно постараться убежать от этих чудовищ, называющих убийство искусством. Арина была в ярости. Она бросилась прочь, слетев вниз с белоснежной лестницы. Она не оглянулась, не остановилась, подвернула ногу, но бежала дальше, прихрамывая.

Она остановилась только в квартале от выставочного центра, на соседней улице, и разревелась, как маленькая. Ей было до ужаса, просто до ужаса жалко жирафа.

Такой Арина была всегда. Родители жили в своем доме на окраине Владимира. Рай, да и только. И огород тебе – пожалуйста, и живность – сколько хочешь. Если бы не дочка Арина. Уж пес ее знает, в кого она пошла такая чудная. Мать называла ее ненормальной, кричала, чтобы та перестала «ей мо́зги делать», но Арина стояла посреди их большого двора, огороженного деревянным забором, смотрела на мать волком, прижимала к себе крикливого петуха Петю и кричала: