Таллула посмотрела на свои длинные изящные руки, сложенные на коленях.

– Яго Джонс не страдает этим комплексом, – ответила она. – Он самый лучший из всех, кого я когда-либо встречала.

Миссис Рэдли не знала, что ей ответить. Этот Яго, кто бы он ни был, казался ей ужасно скучным и вообще кем-то нереальным. Возможно, она несправедлива? Просто таким он казался самой Таллуле. Глядя на ее расстроенное лицо, Эмили с трудом представляла себе, что такая девушка, как мисс Фитцджеймс, смогла что-то найти в подобном человеке. Разве что она увлеклась им из любопытства… Даже погруженная в безрадостные мысли, Таллула оставалась полной жизни и дерзаний. Рот ее был чрезмерно велик, это верно, но выразителен, как у всех, у кого есть чувство юмора. Нос мог быть покороче, и все же это был женский нос, а глаза у девушки были просто красивые, широко посаженные и светящиеся недюжинным умом. Это было лицо бунтарки, непокорной и непредсказуемой, пожалуй, даже неразумной и немного самоуверенной, но неизменно отважной.

– Чем же он лучший? – не удержалась и, не подумав, спросила Эмили.

Таллула, несмотря на свое мрачное настроение, улыбнулась.

– Он самый честный и самый внимательный к людям, к настоящим людям, – не раздумывая, ответила она. – Он столько времени проводит с ними и раздает все, что у него есть, бедным и голодным. Он отдает всего себя этой службе. Если он вам покажется скучным, то только потому, что вы его просто не знаете.

– А вы уверены, что знаете его?

Мисс Фитцджеймс резко вскинула голову:

– Да, знаю. Он священник в Уайтчепеле. Я была у него. Это ужасное место. От одного зловония можно потерять сознание. Там нет канализации. Люди грязные, исхудавшие от голода и очень бедные.

Миссис Рэдли вспомнила свой опыт знакомства с нищетой в те времена, когда помогала Шарлотте и Томасу. Тогда она впервые узнала, что такое голод. Вспомнила комнатушки, где ютились десять-двенадцать жильцов, спавших на голом полу. Там человек не может и мечтать об уединении, даже в самые интимные моменты. Эмили лучше Таллулы понимала то, о чем они сейчас говорили. Возможно, этот Яго действительно хороший человек.

– Как вы познакомились с ним? – спросила она. – Ведь он, кажется, не из вашего круга. Я не представляю его в этом обществе.

Ее глаза обежали гостиную, смеющихся дам, их затянутые в корсеты фигуры, пышные шелковые юбки, белые обнаженные плечи и бриллианты на шее. Если здесь кто-то и вздумает голодать, то только из тщеславия. Стараясь быть справедливой, хотя бы к незамужним дамам, Эмили подумала, что единственной надеждой на благополучие для них была красивая внешность.

– Он тоже был одним из них, – пояснила Таллула и с вызовом посмотрела на собеседницу. – Вы считаете, что я вижу его сквозь некую романтическую дымку, не так ли? Что я не знаю, каков он на самом деле… и способна оценивать его лишь по его нынешним поступкам и делам? – Она покачала головой. – Это не так. Ему столько же лет, сколько моему брату Финли, они когда-то были друзьями. Финли старше меня на восемь лет. Я помню, как Яго часто бывал у нас в доме. Мне в ту пору было шестнадцать, и это было еще до того, как я стала выезжать в свет. Он всегда был предельно вежлив и внимателен ко мне.

– Но теперь все изменилось?

Мисс Фитцджеймс посмотрела на Эмили с упреком:

– Да, изменилось. Он, разумеется, вежлив при наших случайных встречах. Он такой со всеми. Но теперь в его глазах я вижу презрение. Лишь одно то, как он подчеркнуто вежлив со мной, говорит о том, что он не видит во мне достойного человека и, скорее всего, просто меня презирает.