Неистовым порывом гнева захлестнуло Избранных. В этот миг двое пришельцев были на краю Бездны, потому что на них ощерилась стая матерых убийц. Не важно, что эти двуногие звери были без оружия: почти все они в мастерстве не уступали Шайсе.

А сам Шайса был невозмутим. Он полностью доверял хозяину. И оказался прав: его господин в два счета укротил эту свору. Причем без всякой магии.

Джилинер вытянул руку в ритуальном жесте – вперед и немного вниз – и возопил, перекрывая злобные голоса.

– Да примет Хмурый Бог жизнь этого человека! Да насладится его предсмертными стонами! Да возрадуется при виде его страданий!

Произошло то, на что и рассчитывал Ворон. Сработала страшная сила: привычка, вошедшая в плоть и кровь.

Разум еще не успел подсказать слугам Хмурого верное решение, а руки сами собой вытянулись в сотни раз уже проделанном жесте – вперед и вниз, как у черной статуи. Полсотни глоток дружно взвыли:

– Да насладится! Да возрадуется!

Когда крики смолкли, все на миг притихли, не зная, что делать дальше. Джилинер победно вклинился в эту паузу:

– Хмурый, избери меня! Я самый сильный маг в этом мире, а главное – скоро в моих руках будет тайна Души Пламени!

Это окончательно потрясло и добило Избранных. Не было в Наррабане слов страшнее, чем «Душа Пламени», – со времен короля Джайката, чьи войска пожаром прошлись по городам, горам и пустыне.

А Джилинер, смиривший врагов и завладевший их тревожным вниманием, спустился с жертвенника и скромно встал рядом с пиратом и Иххо.

Старый нищий, все это время что-то хитро соображавший про себя, заговорил громко:

– Я не отказываюсь от своего решения и по-прежнему хочу стать Великим Одержимым. Но этот чужак произнес слова, которые не должны дымом разлететься по воздуху. Если он говорит правду – он великий человек. Если лжет – достоин любой казни. Но кто лучше отделит правду от лжи, чем тень Хмурого? Кто придумает для лжеца самую страшную кару, как не она? Я считаю, что этому человеку надо без жребия уступить право первым провести ночь в пещере… – Иххо вопросительно взглянул на второго претендента.

– Уступаю! – угрюмо кивнул пират. Впервые ему отказало хваленое грайанское красноречие.

Солнце, залившее восточный склон безымянной горы, ворвалось в нижнюю пещеру, но сумело взобраться лишь на первые ступени лестницы. Выше все продолжало тонуть во мраке.

Шайса сидел на крутой ступеньке, небрежно вертя в пальцах нож. Он знал, что никто не осмелится потревожить его хозяина там, в освещенной факелами верхней пещере. Но все же верный слуга не терял бдительности…

Зашелестели шаги у входа. Один за другим к пещере стекались Избранные. Ночь они провели в своих шатрах в оазисе, подковой охватывавшем восточный склон горы. Теперь они спешили узнать, как решила тень бога судьбу грайанца.

Шайса молча поднялся, пропуская вереницу Избранных мимо себя по узкой лестнице.

Ступеньки кончились, проход расширился, и кхархи-гарр уже не гуськом, а толпой вступили в пещеру, где царила черная статуя.

Догорающие факелы бросали отсветы на жертвенник. На этом мрачном возвышении удобно уселся Джилинер, постелив на гранит сложенный плащ и прислонившись головой к вытянутой руке Хмурого Бога. Пристроив на согнутом колене навощенную дощечку, он сосредоточенно что-то писал.

– А, пришли! – небрежно приветствовал он Избранных. – Значит, уже утро?

Он гибко спрыгнул с жертвенника и всласть потянулся. У мага был измученный вид. Щеки, и без того впалые, ввалились еще глубже; белки светлых глаз покраснели; кожа была бледнее, чем обычно, на ней резко выделялись шрамы.