– Ну, если ты ожидала увидеть на кровати живой труп, то я, разумеется, ещё ничего.

Речь его была медленной. Видно, что каждое слово давалось с трудом, однако говорил он вполне внятно.

– Как Вы себя чувствуете? – спросила я, вытаскивая из сумки питьевой йогурт и контейнер с потёртыми яблоком и морковкой. – Я принесла деньги за декабрь. Хотела отдать Роману Алексеевичу, но раз уж мы встретились лично, то берите сами. Вдруг захотите что-нибудь в буфете купить.

Николай Андреевич чуть заметно похлопал по кровати правой ладонью. Я, пододвинув стул, села рядом почти вплотную.

– Чувствую я себя согласно диагнозу, а деньги оставь себе.

– Это ещё почему?..

– Не надо ничего. Ты же на продукты тратилась, бульон мне носила, яблоки, кефир, пюре, морсы. Мне сестрички все передавали. Не надо денег – оставь и живи у меня так.

Я покраснела ещё больше, но спорить не стала. Аргументы Николая Андреевича насчёт денег мне не понравились, и я решила подождать дня, когда он вернётся домой и попробовать отдать плату за аренду уже в квартире либо, на худой конец, передать Роману.

– Как Пёс?

– Скучает. Ждёт Вас. Умел бы разговаривать, спрашивал бы каждый день, – вернула я его фразу, когда-то адресованную, скорее всего, Антону Демидову.

Николай Андреевич прикрыл глаза и издал звук, похожий не то на кашель, не то на собачий лай. Видимо, это кхеканье он теперь использовал вместо смеха.

– Передай, пусть не беспокоится. Я не умру. Точно тебе говорю. Мне теперь жить надо. Девятнадцать лет смерть клял, думал, где она заблудилась, а сегодня понял где. Понял, для чего дожил до таких седин.

– Вы не хотели жить? – спросила я и почувствовала в своём голосе суеверный страх, смешанный с удивлением.

– Я хотел встретиться с дочерью там. – И он показал глазами на потолок, – в другом мире, но теперь понимаю, что это было пустое желание.

– Вы перестали верить в загробный мир?

– Дело не в том, что я не верю, просто Наташи там нет.

– Нет? – Я удивлённо подняла брови и с трудом сдержала смешок. – Как же так?

Попытавшись, привстать на подушке, Николай Андреевич выдержал долгую паузу и лишь потом осторожно, будто боясь ошибиться, начал подбирать слова.

– Ты веришь в реинкарнацию?

– В реинкарнацию?

– В переселение душ.

Нахмурившись, я помотала головой и заёрзала на стуле. Именно в эту минуту тошнотворный запах больницы стал особенно невыносимым.

– Так Вы думаете, душа Наташи находится теперь в теле другого человека.

Николай Андреевич опять прикрыл глаза и, подвинув правую руку так, словно та весила целую тонну, медленно и по слогам произнёс:

– Я не думаю. Я знаю.

Не понимая, как реагировать на его последние слова, я встала со стула и переложила контейнер с яблочно-морковным салатом с кровати на тумбочку. Йогурт примостила рядом. На моё счастье в палату заглянула медсестра, собирающаяся делать капельницу, и я, извинившись, стрелой вылетела в коридор.

Слова Николая Андреевича взволновали меня. Я никогда раньше не думала о таком, а потому отреагировала чересчур остро. Всё это казалось мне какой-то дребеденью, которой можно было найти только одно объяснение. Инсульт ещё больше усугубил старческое слабоумие Николая Андреевича.

***

В следующий раз я осмелилась навестить его только через три дня. Набрав целую сумку продуктов и прогибаясь под её тяжестью, я ступала по отделению особенно неторопливо. Дверь в палату была чуть приоткрыта, словно из неё только что кто-то вышел, а потому часть разговора между Николаем Андреевичем и его зятем застала меня ещё в коридоре.

– Да она совершенно не похожа на Наташу! Разве Вы не видите? Ни волосами, ни глазами, ни фигурой, ни чертами лица! Ничем!