– Мы не поедем в больницу.

– Почему? – мои брови взлетели вверх, и я с трудом подавила желание встать.

– Потому что до ближайшего травмпункта минут двадцать езды. Воды на асфальте по колено, а небо как будто прорвало. Поедем так далеко и либо застрянем, либо опять кого-нибудь собьём.

– И что делать?

– К себе тебя отвезу. Тут ехать минут семь.

– К Вам?!

Я закашлялась и потёрла рукой горло. Он что, поиздеваться надо мной решил?

– Послушайте, если так трудно довести до больницы, я и сама могу. Высадите меня на остановке, я такси вызову.

– Да не трону я тебя, не бойся, – процедил он и снова оглянулся. – Я врач. Сотрясения вроде как у тебя нет. Нога на перелом тоже не тянет. Ушиб или в худшем случае вывих.

– Врач? – не поверив, переспросила я и учуяла в своём голосе насмешку. – Действительно, врач?

– Хирург собственной персоной. Иванов Роман Алексеевич, не слышала о таком? – Я помотала головой. – А работаю я, между прочим, как раз в твоей любимой пятой. Не веришь? Приедем, дома документы покажу.

Почему-то мне казалось, что он улыбается. Или вид делает, чтобы разрядить обстановку. «А голос у него вполне приятный, когда не орёт», – опять подумала я и даже представила его в каком-нибудь ресторане, играющим на гитаре и исполняющим песни Цоя.

Значит, Роман… Красивое имя. Мне оно с детства нравилось. Дядя Рома был моим самым любимым из маминых ухажёров. Красивый, темноволосый и часто таскал меня на шее. Как-то раз мама попросила называть его папой, а я возмутилась: «Какой же он папа, если он дядя Рома?!» Где-то в глубине души уже тогда, в свои три с половиной года, я чувствовала, что он никак не может быть моим папой, оттого и заявила через месяц маме, что вырасту и выйду за него замуж. Мама тогда сильно на меня накричала и больно отшлёпала по заду, а спустя ещё недели две мы уехали к бабушке, и я больше никогда не видела дядю Рому.

– Эй, горе луковое? Ты живая там?

– Живая.

– Хорошо, а то мы почти приехали.

– Вы в «Солнечном круге» живёте?

– Чуть-чуть подальше, не в новых, а в старых домах. Мне хрущёвки больше нравятся. Кухни маленькие, зато квартиры тёплые, и звукоизоляция хорошая. А эти новые как коробки, уже через год все в трещинах, ветер подует, и дома нет.

Кивнув для приличия, я снова посмотрела в окно. Дождь не уменьшился ни на йоту. Небо не прекращало рыдать и отчаянно превращало асфальт в огромное грязное озеро. Людей поблизости больше не было, видимо, все уже давно разошлись по домам и до завтрашнего утра на улицу высовываться не собирались.

Он сказал правду. Мы действительно затормозили возле серой пятиэтажки ровно через семь минут после его категоричного «К себе тебя отвезу». Загнав автомобиль между деревьями, он помог мне выбраться и, закинув мою руку к себе на плечо, повёл к подъезду.

Добрались мы быстро. Его квартира располагалась на втором этаже. Чистая и опрятная, но с небольшим количеством мебели. В единственной комнате, которая служила и гостиной, и спальней, кроме расправленного дивана, письменного стола с ноутбуком, трёх стульев, комода с телевизором, зеркального встроенного шкафа да кресла в углу больше ничего не было. Обои на стенах изумрудные, шторы ‒ нежно зелёные с серебристыми листьями, мебель светлая. Единственным, что выбивалось из общего стиля, был ковёр, синий с жёлтым рисунком в виде ромбиков.

‒ А теперь давай-ка тебя осмотрим, ‒ проговорил он, усаживая меня на стул. ‒ Тошноты точно нет?

Помотав головой, я наконец-то улучила возможность рассмотреть его лицо. Красивый. Черты правильные. Нос прямой, греческий. Глаза угольно-чёрные, ресницы густые, тёмные и длинные, как у женщины. На щеках и подбородке щетина. Рот чувственный, а в уголках губ и между бровей уже появились заломы.