Наверное, все так бы и случилось, и Евлентьев уже надел куртку, уже напялил на голову вязаную шапочку, которая придавала ему вид легкомысленный и задорный, уже стоял у двери и, глядя в насмешливые глаза Анастасии, произносил бестолковые и лживые слова о том, что ему нужно где-то быть, кого-то видеть, что-то сделать… Когда Анастасии надоело его откровенное вранье и она сказала обычное свое «Катись!», раздался телефонный звонок. Евлентьев оказался к аппарату ближе и поднял трубку.

– Слушаю! – сказал он с надеждой получить еще один повод слинять на вечерок из дома.

– Жив? – прозвучал незнакомый голос.

– Да, вроде…

– Не узнаешь? Вчерашний твой собутыльник… Ну? Напрягись, напрягись немного!

– Елки-палки! – заорал Евлентьев, узнав Самохина. – А я не врубился, представляешь!

– Встречаемся через пятнадцать минут. Станция метро «Белорусская»-радиальная. Рядом табло пригородных поездов. Вот у этого табло. Пятнадцати минут тебе хватит, чтобы дойти пешком. Вопросы? Возражения?

– Да вроде того, что… – начал было Евлентьев, пытаясь сообразить, что ему ответить, но Самохин прервал его.

– Вот и отлично, – сказал он, и из трубки тут же послышались частые гудки.

– Ни фига себе, – пробормотал Евлентьев, опуская трубку. – Через пятнадцать минут на Белорусском вокзале…

– Самохин? – спросила Анастасия.

– Он самый.

– Пойдешь?

– Конечно.

– Ну-ну… Ни пуха ни пера.

– К черту! – сказал Евлентьев и вышел. Пытаясь закрыть за собой дверь, он увидел, что ее придерживает Анастасия. Едва ли не впервые за последние дни она смотрела на него серьезно, даже встревоженно. – Ты что-то хочешь сказать? – спросил он.

– Да… Будь осторожен.

– Ты, наверное, что-то предчувствуешь? – усмехнулся он. Евлентьев с радостью отнесся к звонку Самохина, он позволял ему легко, без объяснений выйти из дома. Настроение Анастасии он не принял и о предчувствии спросил только для того, чтобы уйти легко и быстро.

– Тревога, Виталик… Не знаю откуда, но во мне тревога.

– Опять приметы?

– Да, Виталик, да.

– Какие?

– Дурные. Вчера, когда ты с Самохиным гудел, в окно птица залетела…

– Да, это серьезно, – кивнул Евлентьев. – А что потом сталось с птичкой?

– Ты не будешь столько пить?

– Не смогу, Анастасия!

– Сможешь… Но не надо этого делать… Оставь мне телефон Самохина.

– Он просил никому не давать.

– Правильно, не надо никому сообщать его номер, – Анастасия взяла с телефонной полки карандаш, сдвинула в сторону плащ на вешалке и, выбрав на обоях свободный пятачок, обернулась к Евлентьеву. – Это телефон для чрезвычайных случаев… Я не буду звонить каждый раз, когда ты задержишься на час, на два, на три… Понял? Я позвоню, когда тебя не будет сутки, двое, трое…

– Думаешь, такое возможно?

– Да.

Казнясь, что-то преодолевая в себе, Евлентьев все-таки продиктовал номер телефона Самохина, не смог отказать. Он уже хотел было сбежать по ступенькам, но Анастасия опять остановила его.

– Подожди, – сказала она и прошла куда-то в глубь квартиры. Вернулась через минуту и, опасливо осмотрев площадку, убедившись, что никого, кроме них, нет, протянула Евлентьеву что-то небольшое, зажатое в худенький кулачок.

– Что это?

– Баллончик.

– Зачем?

– На всякий случай. Для поддержки штанов.

– Откуда он у тебя?

– Хороший человек подарил. Он любит меня, дуру, заботится обо мне и делает все, чтобы меня никто не обидел. А я люблю тебя, дурака, и делаю все, чтобы тебя, дурака, никто не обидел.

– Ценю.

– Только это… Осторожней с ним… Это очень сильный газ.

– Нервно-паралитический? – страшным шепотом спросил Евлентьев.

– Он самый, – и Анастасия захлопнула дверь.