Я обычно женщинам не хамлю, в худшем случае игнорирую, но эту остро захотелось послать на хер. И не только потому, что у нее на лбу написано, что она одна из тех человеческих особей, вечно распускающих и смакующих всякие слухи погрязнее и побредовее. И не из-за вожделения напополам с меркантильностью, загоревшихся в ее щедро накрашенных зеньках после оценки моего экстерьера и предположительной состоятельности. Такое в порядке вещей. Нет, меня задел едва уловимый для обычного слуха налет презрительности и превосходства, с каким она произнесла имя моей кукляшки, будто она ее ровней себе не считает. А такое позволено исключительно мне. 

Сразу вспомнился едкий флюид раздражения в общем сладком, уносящем мою крышу с места до ста за один вдох аромате возбуждения Аяны. Именно он, этот запах моментально взорвавшегося в проклятой девчонке желания, снес начисто половину моего разума, способную отвечать за условности, навязанные цивилизацией в отношениях между мужчиной и женщиной. Такие как предварительный флирт, необходимость соблазнения или хоть иллюзорная видимость соблюдения и уважения чужих границ и прочей ерунды. Конечно, после первого нашего беспредельного с моей стороны раза было почти неуместно вспоминать о таком, но все же у меня же был некий план перевести контакты с Аяной на рельсы относительной адекватности, присущей двум взрослым современным людям. Ладно, в основном поиграть в него, не забывая при этом, что она для меня лишь временное острое помешательство, забавная заводящая шарада. Однако я не собирался опять пугать, принуждать, нагибать. Хорошо, не сразу. Правила были придуманы другие. Насилие и давление лишь как последний аргумент в том случае, если она окажется совсем уж упрямой и не способной покориться диктату своей плоти и учуять очевидной выгоды от горизонтальной дружбы со мной.

Но это сумасшедший аромат… он все разнес начисто. Вмазал в башку, как упавший с черт-те какого этажа кирпич. Захлестнул удавкой горло. Наполнил рот фантомным вкусом ее влаги. Превратил мою похоть из беспрерывно нудящей, как больной зуб, что не унять насовсем никаким анальгетиком, в удушающе-безумную. Отменил все надуманные игрища, оставив лишь свирепую нужду поиметь ее немедленно.

Моя адская кукла-мУка выскочила из служебного помещения буквально через минуту после того, как вошла, натягивая на ходу куртку цвета хаки и цепляя на плечо мешковатый рюкзак. Огромные глазища сужены до тонких щелей, ноздри изящного носа ходуном ходят, губы, что сожрать хочу, сжаты в белую линию, вся ссутулена и взъерошена. Зла явно до невозможности, и у меня от этого свело в паху все до тягучего спазма, аж поясницу гнуть начало. Сейчас бы лицом к стене развернуть, вот такую пыхтящую от бешенства, и уже через считанные секунды услышать стоны удовольствия. Сколько ты продержишься, мультяха? Минуту? Меньше?

Я сдернул широкую лямку с ее торчащего даже сквозь слои ткани плеча, заработав яростный взгляд, и нагло ухмыльнулся в ответ.

– Вот так, правильно, де-во-чка, – поддразнил ее и указал жестом на ближайший к моей машине выход. – На меня смотри, а не в пол.

– Зачем ты это делаешь? – процедила она сквозь зубы.

Потому что ты, мелкая зараза, мне кишки узлом завязала и мозги своротила. Потому что заколебался дрочить, представляя тебя, какой уже была подо мной и еще обязательно будешь. Потому что извести тебя из себя, как чертову отраву, хочу, да что-то пока никакие противоядия не срабатывают, так что стану травиться тобой и дальше. Потому что хочу тебя, хочу до одурения, до пальцев скрюченных, до сраного постоянного выпадения из реальности в фантазии, невзирая на время и место.