– Привет, Честер[17]. – Джоко посмотрел на Салли поверх очков.

Одет Джоко был, как всегда, консервативно. Светло-голубая рубашка, широкий галстук, слаксы на резинке. Под сорок, короткая стрижка, на висках седина, фунтов пятьдесят лишнего веса – вот вам Джоко. Глядя на него, нипочем не подумаешь, что в юности он носил длинные волосы и был леваком (что не помешало ему выучиться на фармацевта).

– Ты намерен сидеть здесь до завтра, пока они не откроются? – спросил Салли.

– Церкви и букмекерские конторы должны работать всегда, – сказал Джоко. – Должен быть закон.

– Есть такой закон, – напомнил ему Салли. – Из-за него букмекерские конторы не работают в Рождество и День благодарения. Я знаю пару церквей, которые сегодня открыты, если тебе так нужно.

Джоко отмахнулся:

– У этих выиграть нереально.

– Вряд ли это намного хуже, чем ставить на тройки.

– На тройки я тоже не ставлю, – сказал Джоко. – Тройки для отчаявшихся и пропащих вроде тебя. – Он вдруг просиял. – Но идея хорошая. Особые ставки на тройки в Пасху и Рождество. Я уже вижу рекламу. “Выгодная троица. Христианство наконец приносит прибыль”.

– Для Пасхи и Рождества годится. Но День благодарения не охвачен.

– Тоже мне проблема, – Джоко пожал плечами. – Практически все уверены, что День благодарения – христианский праздник. Бестолковый у нас народ.

Они переглянулись с улыбкой.

– Я искал тебя… – начал Салли.

Джоко сложил газету, бросил на заднее сиденье.

– Добро пожаловать в мой кабинет. – Перегнувшись через Салли, Джоко потянулся к бардачку. – И закрой уже дверь, пока нас обоих не заморозил.

– Едва ли мое колено согнется в такую рань, – ответил Салли.

– А ты попробуй, – предложил Джоко, роясь в бардачке.

Салли, поморщась, наконец втиснул ногу в машину и закрыл дверь.

– У тебя, похоже, ноги короче, чем у любого взрослого мужика в городе, – сказал Салли.

Бардачок Джоко смахивал не то на маленькую аптеку, не то на кондитерскую, битком набитую разноцветными пластмассовыми пузырьками. Джоко доставал пузырьки, подносил к свету, говорил “Не-а” и совал обратно. Чуть погодя наконец нашел баночку, которая вызвала у него одобрение.

– На. – Он протянул склянку Салли. – Прими эти.

Его обычная фраза.

Этикетки на баночке не было, но Салли взял ее с благодарностью.

– Только не работай с тяжелой техникой, – предупредил Джоко.

– Сегодня только с молотком, – пообещал Салли. – Наверное, все утро буду бить себе по пальцам.

– Вперед. Ты даже этого не почувствуешь, – сказал Джоко. – Мне говорили, ты вернулся к работе. Я подумал, это настолько глупо, что наверняка правда.

– На какое-то время, – пояснил Салли. – Чтобы подзаработать перед зимой. А потом передохну. Может, весной мне станет лучше.

Джоко посмотрел на него поверх очков.

– С артритом лучше не станет, – сказал он. – Только хуже. Это у всех и всегда.

– Еще два года, и я досрочно выйду на пенсию, – ответил Салли. – И пошло все к черту.

Слова его прозвучали бравадой, каковой и были. Салли понимал, что Джоко не возражает исключительно из доброты. Оба знали, что с таким коленом у Салли не получится заниматься тяжелым физическим трудом, да еще целых два года.

– Какая линия[18] на субботний матч? – спросил Салли. Ему и правда было интересно, вдобавок не терпелось сменить тему.

– Я слышал, что Бат и двадцать очков.

Салли приподнял брови:

– Заманчиво.

Салли, как и Винс, последние лет десять ставил на Бат в матче с Шуйлер-Спрингс и каждый год проигрывал. Он, как и Винс, набирал очки, но их всегда не хватало.

– Я тебя понимаю, – посочувствовал Джоко. – Я бы тоже хотел, чтобы ребята выиграли. Сын твоей любовницы – отличный защитник. Правда, ему толком не помогают.