Она говорила, уткнувшись лицом в руки, лежащие на руле. Слова прозвучали безжизненно, устало, беспросветно как-то. Иван не нашелся, что сказать. Честно и прямо: «Из лесу, вестимо»? Съязвить? Посочувствовать? Извиниться? Все нелепо и не то. И вдруг динамики разродились бодрым и жизнерадостным:

И вновь продолжается бой,

И сердцу тревожно в груди...

В ритм песни раздался стук в стекло. Лейтенанту Кравцову надоело скучать в машине одному.

– Евдокия Романовна, – мужской палец еще раз для ритма ударил по стеклу. – Ну что же вы не идете? Вы же так торопились.

И Ленин такой молодой,

И юный Октябрь впереди!

– вошло во вкус радио.

Евдокия подняла голову с руля, вздохнула и потянулась за сумкой.

– Да, конечно, иду.

Тобольцев смотрел теперь уже на две фигуры, медленно идущие к патрульной машине. Точнее, медленно шла девушка – словно на казнь. А лейтенант рядом явно приноравливался к ее шагу. А может, на задницу хотел поглазеть. Там есть на что.

Иван с хрустом сжал пустую бутылку из-под кока-колы.

С неба милостей не жди,

Жизнь для правды не щади.

Нам, ребята, в этой жизни

Только с правдой по пути.

Мы не будем ждать милостей от ДПС. Мы все возьмем сами.

Пальцы легли на ручку двери.

Дед у Тобольцева – тот самый, в честь которого Ивана и назвали, – вел во Дворце пионеров драматический кружок. Мать тридцать лет преподавала в музыкальной школе по классу фортепиано. А сам Ваня девять бесконечно долгих лет отбарабанил в бальных танцах – до лютой ненависти к ним. Но сейчас это было уже неважно. Если в человеке есть артист – это навсегда.

Дверь красной «ауди» распахнулась. Из машины вышел молодой мужчина. Руки в карманах джинсов, вальяжная походка хозяина жизни, пресыщенное выражение лица и презрительная улыбка.

– Вот зачем я тебе машину купил, а? И права зачем купил? Чтобы ты их через месяц про... воронила? Ну, все, ты меня достала! – Он подошел вплотную к хозяйке «ауди» и сотруднику ДПС. – Машину я у тебя забираю! Зачем тебе машина, если теперь прав нет? И никаких больше салонов красоты, ужинов с подружками и Коста-дель-Соль в августе! Пока не научишься хоть что-то делать хорошо. А то машину водишь кое-как, борщ дерьмовый, а во время минета вообще можно заснуть! Иди-иди, – Иван снисходительно махнул в сторону патрульной машины. – А потом вернешься и будешь... – похлопал себя характерным жестом ладоней по бедрам в районе ширинки, – отрабатывать. И оттачивать навык заодно.

Щеки у «царицы» сравнялись по цвету с губной помадой, маникюром, лодочками и машиной. А что? Зато теперь все в тон. Кажется, она вдохнула, а выдохнуть все никак не могла. Лейтенант Кравцов аккуратно взял девушку под локоть.

– Пойдемте, Евдокия Романовна, – сказал мягко-мягко.

На лице лейтенанта, обращенном на Тобольцева, читалось явное презрение, дававшее Ивану надежду на то, что его представление имело некоторый успех. По крайней мере, взгляд, которым его одарила девушка через плечо, был очень красноречив. Зло-красноречив. А потом она вцепилась в руку сотруднику ДПС и начала ему что-то быстро-быстро говорить с мольбой в глазах.

Тот пытался отцепить ее руки, но гонщица держала крепко, голос ее становился громче, и до Тобольцева стали долетать предложения:

– Это страшный человек, поверьте мне. Я даже не знаю, что теперь будет. Вы думаете, я с ним из-за любви? Думаете, мне нужны его деньги? Нет. Просто он давно положил на меня взгляд, а брат задолжал этому... этому подонку кучу денег. Вернее, его обвели вокруг пальца. И пока мы не выплатим, я... я... – тут послышался очень натуральный всхлип. – А если вы отберете машину... – дальше целая россыпь всхлипов, – нас поставят на счетчик, и я никогда не смогу освободиться от него. Никогда-а-а, – и Дуня уткнулась в грудь честного и неподкупного стража порядка.