- А у других? - допытывалась Марина.

- А у других то же самое. Анатольевна сама на ладан дышит, так к ней Митрофановна переехала, подруги они. И Сергеич ещё крутится, чтобы, значит, на подхвате быть. Там вообще домишко с гулькин нос. А в Алевтининой избе приезжие поселились, из тех, чей черед настал.

- Какой черед? - удивилась Соня.

Старуха замолчала, словно не зная, что ответить. Потом пожала плечами:

- Черед, и все. То нам неведомо. К дедам нашим вы и сами не пойдете - махру день и ночь смолят, пни старые. А остальные тоже по двое-трое ютятся.

- Колхоз какой-то, - удивленно пробормотала Марина.

- Не, колхозов у нас никогда не было. Тут отродясь одно старичье кукует на отшибе, какие с нас работники, - махнула рукой бабка. - Не место вам тут, девоньки, тоска одна. Вот за молочком приходите, да за медом. Вот я вам сейчас туесок принесу настоящего, лесного.

С этими словами старуха подхватилась и исчезла в сенцах.

- Странная она, - шепнула Соня.

- Да не странная, просто не хочет лишних хлопот. Наверное, боится, что мы начнем шуметь, музыку включать, парней водить.

- Каких парней? - удивилась Соня. - Пашу и Сашу? Не смеши! Могла бы хоть с соседями поговорить, вдруг кто-нибудь и согласился бы нас приютить.

Марина ей не ответила, она вдруг встала и быстро заглянула под белую, вышитую ришелье занавеску, висевшую в правом «красном» углу, там, где обычно в избах находится божница. Потом удивленно пожала плечами и вернулась за стол.

- Что там? Иконы?

- В том-то и дело, что нет… Я думала, бабка их от чужих глаз прячет, ворья боится, а там - только сушеные травы. То ли хозяйка ярая атеистка, то ли… - она замолчала.

- Атеистка, скорей всего, - пробормотала Соня, внезапно ощутив какое-то непонятное беспокойство. - Вон, на фотографиях, все пионеры и командиры. Безбожники.

- Знаешь, Сонь, я уже не хочу тут селиться. Лучше мы уж там, вместе со всеми. И не из-за икон, ты не думай. Просто не хочется каждый день в такую даль бегать. Тут ведь километра два, если не больше.

- Уговорила, - с явным облегчением улыбнулась Соня. - Лучше занудство Аристарха терпеть, чем с бабками-дедками клопов кормить.

- А клопов у нас нет, - улыбнулась зашедшая в этот момент в комнату хозяйка. - И тараканов тоже. Откуда бы им тут взяться? А в остальном правильно - молодость к молодости должна тянуться, нечего ей со старостью тосковать. Вот вам лесные гостинцы.

Бабка Валя поставила на стол сделанный из луба туесок, трехлитровую банку молока и ещё банку варенья из мелкой лесной клубники. Потом предложила ещё молока налить, но гостьи уже напились им под завязку и стали прощаться. Соня хотела заплатить старухе, но та только руками замахала и ничего не взяла. Потом она проводила девушек до леса и, подхватив хворостину, пошла за сарай.

Марина обернулась на деревню и почесала в затылке:

- Что за название странное - Осолонки?

- Наверное, старообрядческое, - ответила Соня, прижимая к груди банку с вареньем. - Ты под ноги смотри, а то мед на дорогу вывалишь.

- Осолонки… Осолонь, противусолонь - это вроде как про стороны света или про солнце?

- Не помню я, что-то знакомое, а откуда, кто его знает. Была бы библиотека под рукой или интернет, другое дело. Только где тут ближайший интернет, даже предположить боюсь.

Соня внезапно замолчала. Из-за дерева навстречу им вышел мужик. Светлые, словно изо льда глаза уставились на подруг настороженно, хотя мужик улыбался. Обычный такой человек, среднего роста, средних лет и незапоминающейся внешности, без бороды и усов, зато в форменной фуражке. В руках мужик нес косу.