Эта война также чистая и спекулятивная, до такой степени, что мы не представляем себе уже самого реального события, того, что оно могло бы означать и чем бы оно могло быть. Это напоминает недавнюю рекламную интригу, державшую нас в саспенсе: сегодня я снимаю верх, а завтра я сниму низ[15]; сегодня я развяжу виртуальную войну, а завтра я развяжу реальную войну. Фоном идет еще и третья печально известная реклама, в которой жадный и манящий банкир признается: «Меня интересуют ваши деньги». Только теперь вместо банкира – Саддам, говорящий Западу: меня интересует ваша власть (и те готовы поделиться с ним ею), а затем арабам, с таким же лицемерием: меня интересует ваша религиозная война (и те готовы инвестировать в него).

И вот таким образом война прокладывает себе дорогу – рекламными трюками и спекуляцией, где не последнюю роль играют заложники, включенные рекламщиками в список товаров для продажи; она идет, не раскрывая при этом ни планов, ни балансов, ни возможных потерь и готовящихся операций. Ни одно предприятие не выжило бы в такой неопределенности, за исключением основанного именно на управлении спекулятивными рисками, иначе это называется стратегией извлечения прибыли из того, что хуже [pire] всего (pire созвучно PIHR – Очень Прибыльный Бессмысленный Проект), иными словами – из войны. Сама война приняла этот спекулятивный оборот: стала предприятием очень прибыльным, но с очень неопределенным будущим. Она может обанкротиться в любой момент…

Тем не менее с этого времени прибыль от рекламы становится просто фантастической. Проиграет или же нет, Саддам гарантированно получит ореол [label] неповторимой харизматичности. Победит или же нет, американское оружие получит ореол технологически не имеющего равных.

А огромные материальные расходы уже сопоставимы с теми, которые повлекла бы реальная война, если бы она состоялась.

Мы до сих пор еще не вышли из виртуальной войны, то есть из состояния сложного, хотя подчас и смехотворного ее развертывания на фоне глобальной неопределенности относительно готовности вести войну, даже со стороны Саддама. Отсюда этот недостаток образов, который неслучаен, но не вследствие цензуры, а вследствие невозможности отобразить эту неопределенность войны.

Рекламно-информационная, спекулятивная, вир туальная, эта война уже не соответствует известной формуле фон Клаузевица[16] «война есть продолжение политики другими средствами», а, скорее, обозначает отсутствие политики, продолжаемое другими средствами. Не-война представляет собой страшное испытание для статуса и неопределенности политики, так же как биржевой крах (универсум спекуляции) представляет собой решающее испытание для экономики и неопределенности экономических целей или так же как какое-либо событие является страшным испытанием для неопределенности, целей и задач информации. Поэтому информация «в режиме реального времени» растворяется в абсолютно нереальном пространстве и, в конечном счете, передает на телеэкраны лишь ничем не наполненное и бесполезное моментальное изображение, обнаруживая тем самым свою основную функцию, состоящую в наполнении пустоты и затыкании дыры экрана, через которую улетучивается существо [substance] событий.

Реклама также не является экономикой, продолжаемой другими средствами. Напротив, она является чистым продуктом неопределенности относительно рациональности целей производства. Именно поэтому она стала неудержимо расширяющей свою сферу функцией, которая заполняет пустоту наших экранов по мере исчезновения какой-либо экономической целесообразности или рациональности. Вот почему она успешно конкурирует с войной на наших экранах, и обе они могут чередоваться в одном общем виртуальном образе.