Слова отозвались тяжестью в сердце, и она прикусила язык. Впервые почувствовала, что отец не зря ушел в монастырь. Есть у него в душе страх. От этих мыслей Ларисе стало муторно.

Онуфрий опустился на скамью рядом с ней и достал из кармана сложенную вчетверо записку. От него пахло сухой травой и ладаном. Видно, монахи заготавливали сено на зиму для своих коровенок. Скудная пища, изнурительные посты и физический труд сказывались на здоровье братьев. Лариса с болью заметила, что отец сильно сдал: высох, пожелтел, словно пергамент. Его подбородок заострился, на загрубелых от работы руках выступили синие жилы.

Онуфрий протянул дочери записку и беззвучно шевельнул губами.

– Что это?

– Адрес. Товарищ ко мне приходил во сне… мы с ним в армии вместе служили…

Ларисе резанула слух эта житейская фраза. Отец давно не говорил о мирском и вдруг вспомнил армейского друга?

Она с дрожью развернула записку и прочитала название города.

– Ничего себе…

– От прошлого не убежишь, не скроешься, – прошептал Онуфрий и тоскливо вздохнул. – Даже за этими стенами!

Поднялся ветер. Галки вспорхнули с карниза и шумно рассаживались на березе. Двое молодых послушников убирали на погосте, время от времени поглядывая на брата Онуфрия с посетительницей. Сегодня день свиданий, но на монастырском подворье пусто. Кроме этой молодой женщины в сером мышином платье и платке, никто проведывать братьев не приехал. Обитель уединенная, добираться неудобно, дороги разбитые.

– Уссурийск? – удивлялась Лариса написанному отцом адресу. – Это где? На Дальнем Востоке?

– Приморский край.

– Ты там служил?

– Там мой друг живет. Раньше мы переписывались. Туда письма долго идут. Авиапочтой посылать надо.

– Это когда было, па! Сейчас по Интернету с кем угодно в два счета связаться можно.

– Ты мне бесовщину-то не предлагай, – рассердился отец. – Телевизоры ваши, телефоны мобильные, компьютеры – все это от лукавого. Дьявольское искушение! Погрязнешь в сатанинских кознях, потом и святая молитва не спасет!

– Ладно, – кивнула Лариса. – Бесовщиной я сама займусь. Найду твоего товарища и узнаю, как у него дела. Хорошо?

– Найди, найди…

– Сазонов его фамилия? – переспросила она, разбирая отцовский почерк. – Виктор? Такое впечатление, что ты писать разучился, па! Ничего не поймешь.

– Витек Сазонов… он…

– Поседел уже Витек твой, небось.

– Может, ему недолго жить осталось, – пробормотал Онуфрий. – Плохо он мне приснился, дочка. Завещание, говорит, написал, прослезился… и попрощался со мной.

В груди у Ларисы шевельнулось дурное предчувствие. Она невольно читала мысли отца, которые ей не понравились.

– Мы с Витьком под Калугой в стройбате горбатились, – продолжал он. – Дачу генералу одному строили. Он из дальнего гарнизона перевелся с повышением. Ну и сразу начал быт налаживать…

Ларисе на миг показалось, что перед ней – прежний отец: примерный семьянин, любящий супруг, толковый инженер. А черная ряса и колпак, этот монастырский двор, собор с зелеными куполами, мрачный погост – просто бредовый морок.

– Там всё и случилось… – донеслись до нее слова брата Онуфрия.

– Что, па?

– Беда пришла, дочка! Застала нас, желторотиков, врасплох… Мы не думали, не гадали, что такое бывает…

– Какая беда?

– Смерть, дочка… жуткая смерть…

Внутри у Ларисы похолодело. Лицо отца перекосилось, будто он заново переживал тот ужас, который до сих пор держал его в тисках. Он думал, что в святой обители сможет исцелиться и получить покой. Не тут-то было!..

Под стенами монастыря в тени раскидистой липы стоял внедорожник. Ренат вышел размяться и подышать чистым загородным воздухом. В Москве в эту летнюю пору жара, пыль и смог. А тут – красотища; из-под огромного валуна бьет холодный ключ, прозрачный, как слеза. Ренат достал из багажника пластиковую канистру, набрал воды и с наслаждением напился.