От удивления она даже притормозила, взглянула на него.

– Стеснялся раньше сказать, – признался он, напуская на себя смущенный вид. – Извини.

– А чего стесняться-то? Думаешь, девочки не писают? Нашелся, блин, стеснительный. Ладно, я сегодня добрая!

Машина вильнула, остановилась у самых деревьев.

– Вперед! Туалет для мальчиков – справа.

Она снова засмеялась, и он ей улыбнулся.

Ветки и листья шуршали под ногами, осенняя паутина летела обрывистыми ниточками. Он встал за широким стволом, за которым его точно не было видно, проверил, все ли на месте. Деревья вокруг одобрительно зашумели, он услышал зарождающуюся в глубине их корней симфонию. Ощущение, что он может дирижировать лесом, охватило его, и предчувствие горячей радости ударило в ладони. Ему пришлось сжать их, чтобы напомнить себе, что еще ничего не сделано.

Из леса он выскочил с растерянным лицом, добежал до «Мазды», немного запыхавшись:

– Слушай, такое дело… Короче, там сова лежит под деревом, живая, только оглушенная кем-то! Первый раз такое вижу!

– Да и черт с ней, – недовольно сказала девчонка. – Поехали!

Он покачал головой.

– Не, я не могу. Давай ты поезжай, а я останусь – посмотрю, чем можно помочь.

Она заколебалась. Все они, рожденные от одной праматери, были похожи, и он знал, за какие ниточки нужно их дергать.

Вожделение. Она его хотела. Она пахла как самка, которой нужен самец, и он представлял, что сейчас творится в ее головке. Девчонка питала небольшие, но устойчивые надежды на то, что он попросит ее телефон, и мечтала, чтобы он потом позвонил. Теперь она проклинает его внезапно проснувшуюся любовь к братьям меньшим и материт его дурацкий альтруизм, но, с другой стороны, он предлагает ей прекрасный повод познакомиться поближе… И она решилась.

– А, хрен с тобой, пойдем!

Обежав машину, она фамильярным жестом взяла его под руку, словно он предлагал ей променад по пешеходной улице города, а не короткую прогулку по лесу. От неожиданного прикосновения его едва не передернуло.

– Далеко идти-то?

– Нет. Вон за тем деревом.

Он аккуратно высвободился, и девчонка, заинтересованная против своей воли, пошла чуть впереди, раздвигая кусты. Ее волосы, примятые от автомобильного кресла, рассыпались по спине – белые сверху, желтоватые на концах.

Он коснулся рукой травы, кончики укололи пальцы и ладонь, и сразу же на него накатила первая волна музыки, как будто трава была ее проводником. Он глубоко вдохнул, чтобы задержать ее на секунду: волна прошла до горла и растворилась в нем, напитав его силой.

Теперь он знал: все получится, остановить музыку уже невозможно – разве что задержать ненадолго. Ноздри его раздулись, впитывая запах животного, идущего впереди.

– Ну и где она?

Полуоборот, ее профиль, взмах синих ресниц, недовольно искривленные губы… «Еще не пора… Не пора… Не спугни ее!» Вынужденный следить за собственным голосом, он едва не пропустил вторую волну.

– Слушай, здесь была! Подожди-ка, наверное, за соседним деревом…

Голос у него стал низким, но это ее не насторожило. Она завертела головой, и он увидел, как белый клок шерсти отделился от остальной массы волос, плавно спустился вниз и повис на ее свитере. Маленькие острые зубки, розовые десны… «При укусе крыса может заразить человека хантавирусом, летальный исход от которого составляет, если не проводить лечение, не меньше десяти процентов».

Вторая волна упала сверху, и от удара он едва не покачнулся. То, что оживало в нем, притягивало к себе со всех сторон звуки, и они из хаоса упорядочивались в стройную систему, математически выверенную конструкцию, выражавшуюся музыкой, безупречнее которой не могло быть ничего в мире. Он даже прикрыл глаза на несколько секунд, боясь, что может не выдержать, упасть оттого, что закружилась голова. Музыка вырастала из всего вокруг, проникала в него, и он ощущал, что почти готов совершить то, зачем они пришли.