– Даулинг уж никак не немецкий, я вам ручаюсь, – сказал мистер Пауэр со смехом.

– Ну, словом, этот знаменитый немецкий кардинал, как бы его ни звали, был один из них, а второй – это был Джон Макхейл.

– Как? – вскричал мистер Кернан. – Джон Туамский?

– Вы уверены в этом? – спросил с сомнением мистер Фогарти. – Мне казалось, это был какой-то итальянец или американец.

– Этот человек был Джон Туамский, – повторил мистер Каннингем.

Он выпил, и все джентльмены последовали за ним. Он перешел к окончанию истории:

– Итак, все они были там, все кардиналы, архиепископы и епископы со всех уголков земли, и эти двое отбивались как черти до последнего, пока наконец сам папа не поднялся и не провозгласил непогрешимость догматов Церкви ex cathedra. И в эту минуту Джон Макхейл, который все так и спорил, и спорил против нее, тоже поднялся и вскричал зычным голосом, что есть мочи: Credo!

– Верую! – перевел мистер Фогарти.

– Credo! – повторил мистер Каннингем. – Это показывает его веру. В тот момент, когда заговорил папа, он подчинился.

– А как насчет Даулинга? – спросил Маккой.

– Немецкий кардинал не подчинился. Он покинул Церковь.

Под действием слов мистера Каннингема в сознании его слушателей возник величественный образ Церкви. Дрожь пробрала их, когда его глубокий голос с хрипотцой произнес слово веры и послушания. И когда в комнату, вытирая руки, вошла миссис Кернан, она оказалась в торжественно притихшем собрании. Не нарушая молчания, она облокотилась на спинку кровати.

– Я видел однажды Джона Макхейла, – сказал мистер Кернан, – и я этого не забуду по гроб жизни.

Он повернулся к жене за подтверждением.

– Я ведь тебе сколько раз рассказывал!

Миссис Кернан кивнула.

– Это было на открытии памятника сэру Джону Грею. Выступал Эдмонд Двайер Грей, без конца нес какой-то треп, и тут же был этот старикан, насупленный, брови седыми кустиками, и он из-под них все сверлил глазками того.

Мистер Кернан насупил брови и, нагнув голову словно разъяренный бык, уставился на жену.

– Господи! – воскликнул он, вернув лицу обычное выражение. – Я в жизни у человека не встречал таких глаз. Как будто это он говорит: Я тебя, субчика, насквозь вижу. Глаза как у ястреба.

– В роду у Греев одни никчемные людишки, – сказал мистер Пауэр.

Пауза возобновилась. Потом мистер Пауэр повернулся к миссис Кернан и сказал весело и решительно:

– Что ж, миссис Кернан, мы из вашего мужа сделаем доброго католика, живущего во благочестии и страхе Божьем.

Он обвел рукой всех собравшихся.

– Мы все тут вместе будем говеть и исповедаем грехи наши – и, видит Бог, в этом нам крайняя нужда.

– Я не возражаю, – сказал мистер Кернан с несколько деланною улыбкою.

Миссис Кернан подумала, что ей будет разумней не выказывать большой радости, и ответила так:

– Сочувствую бедному священнику, кто будет выслушивать твою историю.

У мистера Кернана изменилось выражение.

– Если ему не понравится, – сказал он с напором, – он может… идти гулять. Я ему просто расскажу мою грустную историю. Я не из самых худших…

Мистер Каннингем проворно вмешался.

– Мы все проклянем диавола, – сказал он, – все сообща, и не будем забывать про его козни и про его могущество.

– Изыди от меня, Сатана! – возгласил мистер Фогарти со смехом, глядя на всю компанию.

Мистер Пауэр ничего не сказал. Он ощущал, что его отстранили от руководства, но на лице его мелькало удовлетворенное выражение.

– Все, что мы должны будем сделать, – сказал мистер Каннингем, – это стать с зажженными свечами в руках и возобновить обеты, данные при крещении.