Пойми, Володь, русские эмигранты тут делятся на две неравные части. Меньшая – в основном из старой эмиграции, прошедшая ужас неустройства. Сильные, красивые, достойные люди. Часть – из «новой волны». В основном прожектеры, привыкшие в Союзе получать бабки за халтуру, привыкшие сидеть в ВТО или Домжуре, привыкшие к тому, что журналист, фотограф, кандидат или доктор что-либо да значат. Они здесь в самом жалком положении. Но они с точки зрения здешнего общества просто ничего не умеют, им надо учиться, а они тычут в нос американцам пожелтевшие «Огоньки» с жалкими какими-то своими фотками. И это еще при знании английского, а если нет?!. Можешь себе представить, что происходит…

– А ты как, Эрик?

– Слава богу, меня это не касается, и не только в том смысле, что у меня есть имя и мне легче. Просто этот стиль жизни мне нравится. Именно то, что ты должен быть работоспособным, смелым и выносливым для того, чтобы жить и работать. Ведь ты же из той же породы, верно?

Высоцкий кивнул. А потом стал рассказывать о своем успехе на вечеринке с участием голливудских звезд, перечисляя самые громкие имена: Лайза Минелли, Натали Вуд, Роберт де Ниро… И даже цитировал слова одного из гостей: «Ну вот, к нам в гости пришла Марина Влади с мужем, а уходит Владимир Высоцкий с женой».

– Володя, – пытался остудить его пыл Неизвестный, – люди здесь, конечно, очень любезные. Они с удовольствием общаются, если им выгодно или интересно. Человек здесь очень занят, и если он тратит свое время, то хочет знать, зачем… Американцы ведь как общаются? Ты даже не сидишь за столом, а все ходишь с салфеткой и рюмкой, и это сделано нарочно, чтобы ты общался с нужными людьми. Холодный бизнес, очень далекий от нашего задушевного кухонного бдения…

К сожалению, нью-йоркская встреча с Высоцким (оказавшаяся, увы, последней) завершилась скверно. Московского гостя чуточку раздражала стайка студентов, по-хозяйски расположившихся в мастерской Неизвестного. Кто-то потягивал виски прямо из бутылки, кто-то покуривал марихуану. Володя рассказывал: «Эрнст от выпивки наотрез отказался, зато пару раз «дурью» затянулся. И… впал в форменное безумие – пытался драться, срывал с себя одежду. Его пытались удержать, сунули под холодный душ. Потом вызвали знакомого врача, и тот увез заболевшего гостя к себе приводить в порядок». После этого у Высоцкого с Неизвестным случались лишь межконтинентальные долгие телефонные разговоры…

Просвещая вчерашних соотечественников, оказавшихся за океаном, в отношении Штатов, Эрнст Иосифович прибегал к убедительной метафоре: «Допустим, ты находишься в реке, она мелководна и течет медленно; тебя течение не захватывает, и даже если ты выпал в осадок, все равно можно отсидеться на камне или даже в тюрьме. Здесь отсидеться невозможно. Здесь прыгнул с океанского лайнера в воду и должен махать руками, чтобы плыть… Годы моей жизни в Америке ушли на то, чтобы перейти со страницы «политика» на страницу «люди», а уже потом – на страницу «искусство».

Он, смеясь, вспоминал свой опыт преподавательской деятельности в Колумбийском университете: «Мне остается только удивляться тому, что такого разбойника, как я, можно воспринимать как профессора и академика. Вокруг миллионы тренированных, подтянутых, начитанных, дипломированных американцев, англичан, французов и т. д., с прекрасным английским, а выбор падает на подчеркнуто антиакадемическую персону…

Колумбийский университет – один из самых престижных в Америке, и работать в нем – это значит автоматически быть причисленным к интеллектуальной элите. Буду преподавать искусство. Наконец-то! А то я устал от философической болтовни… Читая лекции, очень уставал, потому что, когда говоришь по-английски, другие мышцы работают. У меня даже за ушами болело…