И дальше за холмами темнотой

Нездешней дышит: оплетает слово,

Проводником невидимым молчит.

Глядит луна, равно в аду корова…

Не видно яблок скрытных Гесперид.

Заснуть над книгой слабым и счастливым,

Как будто мёртвый с Книгой мёртвых, но —

Себя приметить бедным и стыдливым

В каком-то обернувшемся «давно».

Заснуть над книгой. Демонов – в камины

Воображенья – как дрова сгорят!

В сновидческой играют клавесины

Без музыкантов. Возникает ад,

А может, рай, ещё точнее – воздух

Ворованный… Кто так сказал? Забыл.

Летим с бродягой-ангелом на отдых

К одной звезде в мерцании светил,

С которой мы на связи по смартфону:

Пишу в WhatsApp над грязною рекой,

Под нами Стикс? – почтение Харону

И тётке Смерти с пепельной косой.

Не спрашивай, откуда осень и

Блуждает кто по жёлто-лисьим листьям,

Дублирует холодные слои,

Читает жизнь по выдуманным письмам…

Вот дерево, что хочет улететь

За птицами в Габон и занзибары.

Слепилась осень – золотая смерть,

Всё шире открывают двери бары,

В них одиноких глаз не разглядеть,

Когда они клоня́тся над бокалом,

В котором «Баллантайнс» уже на треть…

И кто тогда не выглядит усталым?

Такое вот повторное кино.

А фосфор фонарей – намёк, собака,

Что вышла на болота заодно

С библиотекой сумерек и страха.

«Не подходи к болотам торфяным», —

И мне писал Джеймс Мортимер когда-то…

Теперь лишь космос, то есть аноним

Космический с записками формата

Не финиша. С насмешками в окне

О трёх башках Геката и собака,

В огромном фосфорическом огне

Горят-горят все знаки Зодиака.

Молоко неизвестной силы

«В октябре и демоны пьют глинтвейн», —

Повторял старик, точно это мантра,

Не сумевший выучить «Журавлей…»,

Улетевших в Африку. Саламандра

Одевает тёплое: шкуру-мех

Бестиарий-маркет подкинул твари,

Положи в огонь и – услышишь смех

Мастерской глубин, где плетут кошмары.

Прикоснись слегка – изо рта зверька

Молоко пойдёт неизвестной силы,

И твоё лицо, и твоя рука

Переменит цвет, как в кино вампиры.

Это цирк? Не цирк. Наливай в бокал,

Осуши огонь под оттенки света

Постаревшей лампы, и сам ты стар,

Ничего не слышишь помимо ветра…

В октябре и ангелы пьют вино,

Эликсир небес заливают в глотки.

Молодой старик будто видит дно

Демонизма, а, перерывши шмотки,

Посреди находит очки: вот-вот —

И гляделки тоже деталь у Босха;

Помнишь триптих, где сатанинский крот?..

Что-то, видно, есть в закромах у мозга,

А вернее бы написать – в мозгах,

Спорадически не в ладах со словом…

Всё же осень – это ещё и страх:

Будь к приходу бабы с косой готовым.

Ржавый цвет луны. Рыжий цвет листвы.

Осень жизни и – сорок капель в рюмке.

За окном дома, словно бы мертвы

От покатых крыш до пастушьей сумки.

Жёлто-китайское

Призрак осени спит беспробудно,

Ветер тянет туземную весть,

Облетает с кустов поминутно

Цвета сангрии нежная шерсть.

Прямо в море пикирует жёлтый,

Постаревший востоком дракон,

В лапах зверя живой или мёртвый?

В мертвецах я совсем не силён.

Пасть раскроет и щёлкнет клыками —

Желтоликих накроет лафа,

И проявится над головами

Белый заяц в сетях колдовства.

В ступе зайца бессмертия травы,

Чай Сун Ши, макадамия в пыль

Перемешаны соком агавы,

А над ним облаков монастырь.

…Прямо в море спикировал жёлтый,

Может, синий, как яйца дрозда,

Левый глаз, будто воском натёртый,

В правом ворон кричит: «Никогда!»

…Есть лекарство? Ну есть, но – стащила

Всё бессмертье воровка Чан Э,

В ней расширилась тёмная сила,

Мозг пылал в лазуритном огне.

Превратившись в небесную жабу,

В Лунной Башне пришлась ко двору…

Призрак осени лунную лампу

Просит выдать бессмертье к утру.

Давнее. Островное

…Баклан надрывается в крике тоски,

Трёх малых в долблёнке качают потёмки: