Украдкой оглядывает интерьер кафе.

Смотрит на барную стойку, на места возле окна, на столики в дальнем углу. Ничего. В зале почти никого нет, ни следа девочки.

Она вздыхает: все же так намного лучше.

Она оставляет зонтик у входа и подходит к стойке, где официантка коротает последние рабочие часы перед тем, как отправиться домой. Это молодая девушка, которой нравится аромат свежеиспеченного хлеба, улыбки незнакомцев, которым она придерживает дверь, выражения лиц клиентов, которые вдруг замечают, что им нарисовали сердечко на кофейной пене.

При этом она терпеть не может запах табака, людей, которые не здороваются, и матерей, которые кричат на своих детей просто так, без всякой причины, только потому что день не задался.

Она от рождения наделена особым кулинарным талантом, но так и не может решиться начать свое дело – всю жизнь она работает на других. Когда-нибудь, продолжает она говорить себе на протяжении уже пяти лет.

Женщина, которая только что вошла, пытается говорить по-английски.

– A сaffelatte, please[1], – произносит она с улыбкой, вытирая капли дождя, все еще стекающие по лбу.

– Ок, one moment[2], – также улыбаясь, отвечает официантка.

Женщина осматривается: нет, девочки нет.

Буквально через минуту на стойке появляется чашка с кофе.

Она берет ее и ищет место, где можно присесть. Выбирает небольшой столик в углу, рядом с креслом. Она вешает пальто на спинку кресла, садится и руками обхватывает теплую чашку.

Она подносит чашку ко рту, собираясь подуть на кофе, и в этот момент замечает, что на пенке нарисовано сердечко. Улыбаясь, она смотрит в сторону бара.

Официантка улыбается в ответ.

Держа чашку в руках, она наблюдает за людьми вокруг. Замечает двух женщин, которые болтают, постоянно перебивая друг друга. Как будто цель этого разговора не в том, чтобы пообщаться, а в том, чтобы произнести как можно больше слов, пусть даже их не услышат.

Справа, примерно через три столика, молодой мужчина неотрывно смотрит в экран своего телефона. Он быстро двигает пальцем по стеклу, возможно ища что-то важное.

Проходят минуты.

Заходит мать с ребенком, заказывает еду навынос. Две женщины продолжают оживленно беседовать, не понимая, кто кого перебивает. Пожилая пара неторопливо уходит, оставив несколько монет на барной стойке.

Именно в этот момент входит пожилой мужчина в черном пальто, доходящем почти до пола, и военных ботинках, слегка запачканных грязью. Он оставляет зонтик у входа и подходит к барной стойке.

Он вежливо обращается к официантке, и через пару минут она подает ему кофе. Он оглядывается и выбирает столик напротив той женщины, которая шпионила сегодня за маленькой девочкой в школе.

Мужчина смотрит на нее.

Женщина смотрит на него.

И что-то происходит.

В стенах больницы становится темно.

С наступлением ночи постепенно стихают последние звуки: тележки с остатками ужина, прощания медсестер при передаче смены, стоны, преисполненные боли, усталости и безнадежности, которые теряются среди коридоров, постепенно наполняющихся сумерками. Теперь все палаты могут отдохнуть.

Но одна палата не отдыхает, потому что девочка, находящаяся в ней, кажется, оправилась от приступа боли. У нее не так много сил, и все же она намерена сделать то, что стало для нее привычной рутиной перед сном. Она садится на край кровати, свесив ноги. Она смотрит на них, как человек, смотрящий на море с высоты скалы. Глядя на нее, сидящую в таком положении, никто бы не подумал, что этой девочке с каждым днем становится все труднее ходить.

Она смотрит на цифры, недавно нарисованные на доске за дверью: пока что ни в одной из них нет символа бесконечности.