Родион отнес Машу прочь со сцены, бегом, будто в театре начался пожар. Оглянувшись, он увидел, что Светка уже сидит на «камне», поправляя свое белое, а занавес ползет в стороны.

Чей-то голос деловито произнес за шторой:

– Скорая? У нас, знаете ли…

Веки Маши были плотно сомкнуты.

– Дарья… – прошептали ее бескровные губы. – Не лезь ко мне, Дарья!

В следующий миг она очнулась, часто заморгав глазами.

– Люди, львы, орлы и куропатки… – донеслось со сцены бодрым голосом Светки, сдобренное хлопками и смехом в зрительном зале.

Скорая приехала, врач вколола Маше успокоительное и развела руками: ничего страшного, вообще – ничего.

Тем же вечером они сидели в открытом кафе под гостиницей «Россия», за парапетом бились крупные волны Волги, низкое солнце припекало, но крепкий речной ветер обволакивал лица уверенной прохладой. Маша задумчиво рассматривала ледяное крошево в своем бокале, где белый свет разбивался на полноцветную радугу.

– Кто такая Дарья? – спросил Родион.

Маша вздрогнула. Вопрос явно привел ее в замешательство.

– Откуда ты знаешь о Дарье? – прошептала она.

Родион пояснил.

– Ну, хорошо, – успокоившись, сказала Маша. – Я никому не рассказывала о своей сестре. Мы давно не общались. Она осталась в Оренбурге. У нее был свой бизнес. Индивидуальный… Ты понимаешь?

– Проститутка?

– Противное слово… Индивидуалка. Она и меня хотела вовлечь, причем, так пристала, что… Оказывается, на этом рынке большим спросом пользуются двойняшки. Которые работают в паре. Тьфу! Не хочу больше об этом.

Родион посмотрел на Машу, и вдруг ее лицо поплыло перед его глазами.

– Так вы – двойняшки?! – то ли спросил, то ли воскликнул он.

– А что в этом такого? Ты аж побледнел весь!

Родион молчал. Невозможная мысль стукнулась в его голову, как лодка о сваю, и уплыла прочь, по мутной воде непонимания. Он ведь сам думал о том, что у Маши может быть сестра-близнец, которая зачем-то заняла ее место, он муссировал эту абсурдную мысль, и вот правда: сестра существует.

– Вы с ней сильно похожи?

– Как две капли. В детдоме первое, что я слышала, когда ко мне подходили, было: ты Маша или Даша? А уж потом обращались… Хочешь, покажу?

Ее глаза хитро блеснули. Она порылась в сумочке и достала маленький бумажник. Развернула.

– Я всегда ношу ее с собой. Отец снимал…

При слове «отец» ее губы скривились – еще одна тайна…

– Эта фотка мне особенно дорога. Именно потому, что я не могу с уверенностью сказать, где она, а где я.

– Разве так бывает? – Родион рассматривал снимок, где стояли, обнявшись, две маленьких Маши в одинаковых сиреневых платьицах.

– Бывает. Мне кажется, что фотографию обернули зеркально при печати. Помню, я тогда стояла слева. А теперь я справа. Но иногда меня почему-то берет сомнение, что левая – это я… – Маша вдруг запнулась, ее взгляд потух, лицо застыло, будто невидимый режиссер бытия запланировал в этом месте остановленный кадр.

– Впрочем, однажды между мной и сестрой появилось различие… – Маша замолчала, сощурившись, словно увидела что-то в далеком мареве правого берега.

– Если не хочешь, не вспоминай, – мягко сказал Родион, хотя больше всего на свете ему хотелось, чтобы она вспомнила.

– Нет, почему же? Дарья сделала татуировки. Вот тут, – изогнувшись, Маша провела ребром ладони поперек своей поясницы, как бы показывая длину воображаемой косы.

Краем глаза Родион заметил, как двое мужчин за соседним столиком плотоядно уставились на девушку. Он и сам ощутил внезапный прилив желания от вида ее изогнутой спины.

– Два дракона, как синие стрелы, – закончила она. – С тех пор мы и отличаемся на этот недвусмысленный штрих.