Франц Яковлевич Лефорт (1655–1699), по всеобщему мнению, был человеком большого ума, хорошо знающим состояние Европы и приятным в обхождении. Именно он приобщил молодого царя ко всему западному. В его доме Пётр «начал с дамами иноземскими обходиться и амур начал первый быть к одной дочери купеческой», там он «научился танцовать по-польски»; освоил фехтование и верховую езду, выучил иностранные языки. Пётр считал Лефорта своим другом и назначил его генерал-адмиралом.

Архитектором дворца был переучившийся печник, «каменных зданий художник» Дмитрий Аксамитов. Он был действительно талантливым и умелым человеком, царь остался очень доволен его работой, после отправив Аксамитова в один из самых прославленных монастырей – Киево-Печёрский – строить ограду с башнями и церковь. Мастер и там справился с заданием.

Строительство дворца завершилось в 1698 году. Дворец, выходивший фасадом на Яузу, выглядел необычно, в нём сочетались старинные русские мотивы и западные формы. Народ специально приезжал из разных мест любоваться на это здание – об этом хвастливо писал в письме брату довольный таким щедрым подарком Франц Лефорт. Приёмный зал площадью свыше 300 квадратных метров с потолком высотой 10 метров мог одновременно вместить полторы тысячи гостей. Вокруг был разбит парк с прудами, в которые запустили рыбу, в роще гуляли лани. Прекрасно было и внутреннее убранство: стены обили гобеленами, парчой и даже кожей; комнаты украшали дорогая мебель и множество замысловатых и красивых вещиц: статуи, макеты кораблей, поделки в китайском стиле…

Новоселье справили пышно и весело, с танцами, фейерверком… Разгорячённые и захмелевшие гости забыли, что на дворе только февраль – месяц студёный и коварный. Во время гуляний сорокапятилетний Лефорт простудился – и через три недели его не стало. Ни прекрасный уход, ни лучшие врачи, ни тем более такие ухищрения, как музыканты, присланные молодым царем, чтобы больной не печалился, – ничего не помогло.

С тех пор довольно долгое время во дворце никто постоянно не жил, он использовался как место проведения праздников, знаменитых петровских ассамблей и кощунственных «всешутейших и всепьянейших соборов». Председательствовал на них Никита Зотов – «всешумнейший и всешутейший патриарх московский, кокуйский и всея Яузы». Ручей Кокуй протекал здесь рядом – помните Денисовские бани в одноимённом переулке? При Зотове состоял конклав из дюжины отъявленных пьяниц и обжор обоего пола. Обычно их называют игуменами, стесняясь выговорить настоящее слово, которым прозывал этих людей Пётр – «ху*гумены». Особыми членами «собора» были женщины-«монаху*ни». Высшим женским считался титул «княжна-игуменья», до 1717 года ею бессменно была Дарья Гавриловна Ржевская (разбитная весёлая старуха, мать одной из любовниц Петра), потом на короткое время должность заняла Анастасия Петровна Голицына, которую Пётр прозвал «дочка-бочка» из-за огромного количества спиртного, которое она могла выпить, не свалившись. Даже прилизанные приукрашенные портреты не могут скрыть, каким одутловатым и испитым было лицо этой женщины. Голицына продержалась недолго: её привлекли по делу царевича Алексея, признали виновной и били батогами. Однако «дочку-бочку» это не сломило, и уже через несколько лет она сумела вернуть расположение царя.

Пётр сам сочинил устав всешутейшего собора, в котором первой заповедью его членов было названо напиваться каждодневно и не ложиться спать трезвыми. У шутов были свои облачения и песнопения, пародирующие церковные обряды. Как в древней церкви спрашивали крещаемого: «Веруеши ли?», так в этом соборе новопринимаемому члену задавали вопрос: «Пиеши ли?» Трезвых отлучали от всех кабаков в государстве, пьяноборцев предавали анафеме.