Насколько разрушительной будет эта игра?
И насколько сладкой?
В этот момент Матвей наклонился и, не позволяя мне увернуться, поцеловал.
И я поняла, что игра будет невероятно сладкой. Слаще всего, что я до этого испытывала. Настолько, что привыкание может быть мгновенным…
Все эти мысли проносились, не задерживась, в голове, сразу ставшей пустой и легкой, пока друг моего сына целовал меня на моей кухне. Целовал нахально, немного грубовато и очень по-собственнически. Словно право на это имел. Словно я позволила, дала свое согласие.
Хотя, ему мое согласие не было нужно, я и без формальных слов была полностью в его власти, в его подчинении.
И, наверно, в голове моей все-таки что-то от стресса и неожиданности отключилось, потому что происходящее той ночью помнится лишь вспышками, яркими, болезненно-четкими, до слез острыми.
Мы на кухне.
Целуемся с такой дикой страстью, словно нет ничего важнее в этот момент в мире. Матвей не дает мне вздохнуть, не позволяет прийти в себя и понять весь ужас, все непотребство происходящего.
А я все понимаю, тем не менее. Все понимаю. И ничего не хочу менять. Только не сейчас! Не сейчас! Пусть потом будет плохо, пусть потом меня замучает совесть, но сейчас, сейчас… Сейчас я хочу, чтоб он целовал меня, этот сумасшедший дерзкий мальчик, практически ровесник моего сына. Я потом подумаю о своем неправильном поведении, а сейчас… Матвей рычит бешено, подхватывает меня на руки, и я лечу…
Кровать, тяжелое тело горячего парня, придавившее меня к покрывалу. Это сладкая тяжесть, ее хочется длить, тщательно сохраняя в памяти каждое мгновение. Его глаза, отражающиеся в них огни гирлянды, круглосуточно горящей в проеме окна.
– Новый год все еще? – усмехается он, обдавая теплым дыханием губы.
– Каждый день… – шепчу я и покорно поднимаю руки, позволяя себя раздеть.
Его горячие губы повсюду, его жесткие руки исследуют, бесцеремонно и жадно. И мне сладка эта жадность. Мне приятно, что он так нетерпелив, что задыхается от желания, что сдержаться не может, прикусывает, слабо контролируя силу и причиняя боль.
Тоже сладкую.
Меня трясет от каждого его движения, прикосновения, властности его манер, той, истинно мужской непоколебимой уверенности в своем праве поступать так с женщиной. Как со своей.
Я так давно не ощущала себя… чьей-то. Никто не обращался со мной до такой степени по-собственнически.
Матвей не спрашивал, не тормозил, не отслеживал мою реакцию на свои действия.
Он просто делал со мной все, что только может сделать с беспомощной женщиной опытный сильный мужчина.
И мне это нравилось, черт возьми!
Так нравилось!
Я умирала в его руках, я позволяла ему такое, чего никогда в жизни… И никому… Вообще никому!
Я, наверно, сошла с ума в ту ночь.
И не жалела об этом. Только не об этом!
Глава 9
И вот теперь, спустя два месяца, я смотрю в полные понимания и иронии глаза Матвея, и не хочу вспоминать о том, что сказала ему на следующее утро, после нашей первой ночи.
Тогда я, придя в себя, вынырнув из морока, сделала все, чтоб навсегда обрубить даже возможность продолжения этих… отношений. Верней, не отношений, а слабости своей, глупости.
Именно так я, кажется, тогда сказала, выталкивая из постели, а потом и из квартиры взбешенного и ничего не понимающего Матвея.
Я не хотела слушать его доводов, потому что не было у меня на них ответов.
Да и не хотелось отвечать.
Хотелось остаться одной, запереться в квартире, достать из холодильника нз в виде ведра мороженого… И всласть настрадаться.
Потому и торопилась выкинуть со своей территории источник моих страданий. Чтоб не мешал.