– Сама поработай, – огрызнулся Чугун. – Ты же швея, швеи сейчас нужны, а меня куда возьмут?

– Учиться надо было…

– Ага, учиться. Когда вы тут…

Они принялись ругаться, Аксён не очень слушал, – двадцать шестой день, а денежный вопрос возникал примерно раз в неделю. Мать объявляла, что средства исчерпались, Чугун отвечал, что пособие по безработице не стоит пропивать так быстро, некоторые умудряются растянуть его почти на месяц, мать отвечала, что в других семьях дети как дети, а у нее какие-то вурдалаки, все им мало…

Обычно ругались они недолго, минут десять от силы. После чего Чугун не выдерживал, крыл мать матом, она швыряла в него первым попавшимся.

Впрочем, иногда случалось, что Чугун соглашался с аргументами матери и предпринимал действия, направленные на улучшение благосостояния семьи.

В боевое настроение Чугун отправлялся грабить товарные составы. В настроение так себе Чугун двигал в город – расхищать цветные металлы и угонять велосипеды. Если настроение было вовсе мизантропическое, то Чугун шагал на разъезд Монако.

Сегодня настроение было мизантропическое. Поругавшись с мамашкой, Чугун объявил:

– Собирайтесь, убогие. По грибы пойдем. Тюлька!

Тюлька сидел в углу и пытался склепать из трех радиоуправляемых танкеток одну. Этим он занимался на протяжении последних двух недель, однако прорыва в танкостроении не намечалось, машина никак не хотела слушаться пульта, или ехала только прямо, или крутилась волчком. Танкетки оставил Петька, пульты управления он случайно увез, остался пульт от игрушечного вертолета, но он танками управлял некорректно – то прямо, то волчком.

– Тюлька, пойдем по грибы, – позвал Чугун уже просительно.

– Отстань…

– Пойдем, говорю, бабла нарубим. Настоящий танк себе купишь, хороший.

– Точно?

Тюлька отвлекся от пульта.

– Не верь ему, – сказал Аксён. – Ничего он тебе не даст.

Аксён лежал на койке. Сегодня он собирался…

Он точно не помнил, что собирался сегодня сделать. Вчера, перед тем как уснуть, он придумал, как угробит этот день, сотрет его, не заметит, пропустит мимо, и ожидание сократится. И останется всего какая-то неделя, если повезет, даже меньше.

Еще он придумывал, что скажет.

Что-нибудь такое небрежное, начинать всегда надо с небрежного, и неплохо бы с юмором. Типа, хорошо выглядишь, жаль уши нельзя подрезать. И она ему тоже что-нибудь в духе ответит, ты тоже нормально, баклан, давно из концлагеря вернулся? Разговор и завяжется, погоду обсудят, расписание поездов. И он спросит: что она делает сегодня вечером? И не хочет ли она прогуляться вдоль железки, ну, до моста?

Так ему представлялось сначала. Потом он придумал, что не станет ничего говорить. Сделает вид, что ему неинтересно. Что забыл. Выждет еще один страшный день – а потом как бы случайно пойдет. Вроде как прогуливаться. Или в ларек. И опять же совершенно случайно окажется у ее дома. А она будет возиться в огороде… Нет, какой огород, весна, март – апрель, ничего еще не растет, огурцы только замочили. Она будет просто сидеть, на солнышке греться, солнышко сейчас самое подходящее. Сам он, разумеется, ничего не скажет. Она сама его окликнет.

Вот так. Так правильнее…

– Треть тебе, – уговаривал Чугун. – Тебе! Если повезет, сможешь себе танк свой купить. Ну, или на «Соньку» свою отложишь.

Все, подумал Аксён, спечется Тюлька. «Сонька» это как волшебное слово просто… Бедный Тюлька, ее ведь у нас даже подключить некуда, телик древний, «Соньку» он не потянет.

– Только честно чтобы, – Тюлька нахмурился. – Смотри, Чугун, если опять меня обманывать будешь, я тебе… Я тебе ночью ноздри склею!