– Зачем мне дача? На земле пашут крестьяне, а не я.

– Я не о том! – я отмахнулась от очередной неуместной шутки. – Сами же говорите – все молятся деньгам, а вы ими разбрасываетесь только потому, что вас мама вежливости не научила! Кстати, ваша мама в курсе, что породила?

– Вечная Тьма? – он задумался. – Была когда-то в курсе, но ей, разумеется, плевать.

О, он наверное из детского дома… Как-то я сразу не сообразила, а теперь ощутила свою бестактность. Хотя о какой тактичности можно говорить, когда пытаешься донести мысль до самого большого хамла на свете? Мне вещи можно собирать? А кеды точно отдадут?

Но Григорий Алексеевич остановил меня неожиданным:

– Вообще-то, мысль интересная: меняйся вместе с миром, если хочешь его завоевать. Я подумаю над этим. А пока иди, уборщица, там телефон в приемной звонит. Твое общество полезно для настроения, но бесполезно для работы.

Капец.

Он меня не уволил! И, если я все правильно помню, кажется, даже идиоткой не назвал.

Притом нес какую-то непроходимую чушь.

Капец.

Однако ж – и на этой мысли я начала улыбаться – первый день из пяти прожит!

Я оказалась в мире диковинных животных, но именно я здесь была инородным предметом, чуждым существом, случайно ломающим установленные порядки. И причина разницы между мной и всеми остальными сотрудниками мне сразу была ясна – я ничем не была привязана к этому месту и не собиралась всю оставшуюся до пенсии жизнь поклоняться безумному божеству – тьфу, в смысле, работать, конечно, на странного директора. Деньги лишними не бывают, я была рада подзаработать, но они не были решающим мотивом – даже в самом начале, когда я устраивалась уборщицей. Я просто отыскала способ реализовывать свои наклонности и притом что-то зарабатывать, но если бы меня уволили, то даже глазом бы не повела – поискала бы еще подобные вакансии и не вспомнила бы об этой потере. Но отсутствие этого малюсенького пункта в моей мотивации так сильно разнило меня со всеми остальными. Оно же накладывало неизгладимый отпечаток на все мое поведение. То есть я вежливая, ответственная и аккуратная, я готова ради более высоких целей пропустить мимо ушей несколько оскорблений, однако вряд ли я морально готова глотать все подряд – мне просто незачем.

И проявления моей чужеродности выплескивались сами собой – именно тогда, когда я забывалась и их не контролировала. Например, как вчера – когда я вдруг начала заступаться за замдиректора по производству, словно он сам был не способен или нуждался в моем заступничестве. И отсутствие ярости шефа в ответ еще сильнее ослабило пружину самоконтроля.

На следующий день ровно после третьей «ленивой идиотки» я вдруг решила, что хватит. Так и заявила:

– Хватит, Григорий Алексеевич. Все претензии к моей работе вы можете высказать иначе, без всех этих ваших грубостей! Или увольняйте – если вы меня сами уволите, то Маргарита Семеновна не сможет обвинить меня.

– Ты мне угрожаешь, уборщица? – спросил он.

– Прозвучало как угроза? – я задумалась. – Хм, странно. В моей голове это выглядело как план спасения… Вот если бы я заявила, что при следующем оскорблении сделаю вам кофе прямо на вашу голову, тогда да, это была бы угроза.

– Ты мне угрожаешь?! – он повторил, чуть повысив тон.

– Да нет же! – убеждала я. – А если и было дело, то только мысленно! Вы же не умеете читать мысли?

– К счастью, нет. Мысли людей похожи на кашу из эмоций, я бы спятил, если бы пытался в них разобраться. Но сейчас о тебе, а не обо мне. В первую встречу я принял тебя за наглую выскочку. Сейчас вижу, что ты агрессивная наглая выскочка. Сколько грехов мне предстоит еще открыть в человеке с такой невзрачной оболочкой?