Дюранти утверждал, что коррупционная система в Америке обеспечивает более дешевое производство. Он ссылался на то, что банка тушенки стоит в Америке 10 центов, а в России – 30 центов. Фишер говорил, что это связано с рационализацией промышленности, а не с коррупционной системой.

Что касается бюрократии, то было сказано, что, хотя она в русских учреждениях все еще сильна, ее роль быстро уменьшается. В 1922 году требовалось 45 минут, чтобы получить деньги в банке, теперь – три минуты. В то время как в Германии железнодорожники имеют три формы отчетности, в России их было 48, но это число значительно сократилось. Тот факт, что существует большая безработица, затрудняет сокращение персонала разнообразных контор и способствуют более широкому распространению бюрократии.

Что касается безработицы, то говорилось, что на самом деле сейчас на работу нанимают больше людей, но и больше селян приезжают в города. Люди не могут прокормиться в деревне, потому что нет средств на обработку земли и на строительство дорог.

Советский эксперимент будет успешным, если 1) не будет гражданской войны или 2) войны с иностранцами, и 3) удастся получить американскую помощь.

Что касается внешних долгов, то Россия заявляет, что готова платить, но не признает [царские] долги. Россия не может получать кредиты, потому что, хотя она раньше всегда выполняла обязательства, сейчас она не может гарантировать их безопасность, и надежное обеспечение этой статьи является единственной гарантией, которую она может предложить. Она не может выплатить долги, но стремится отсрочить их выплату. Несмотря на то что компания International Harvester Со.[164] многое потеряла во время революции из-за национализации, именно она дает больше кредитов Советской России, чем кто-либо еще.

Перед этим во время вечернего разговора была затронута проблема прислуги. Ее нанимают через профсоюзы, оформляется соглашение, гарантируются восьмичасовой рабочий день, специальная одежда, выходные дни и уведомление об увольнении за месяц, взносы на социальное страхование должны выплачиваться ежемесячно.

>9 нояб. 1927 года, среда, Москва, Grand Hotel

Ничего особенного. Утром писал. Во второй половине дня посетил крестьянский музей и купил зеленый шелковый шарф. После этого пошли в вегетарианский ресторан. Эти рестораны в России (я имею в виду Москву) очень бедны. Нет ничего приятного – нет ночной жизни, если только она не является частной. Причина в том, что, как мне сказали, чиновники, торговцы и даже рабочие, имеющие свободные деньги, боятся быть замеченными в тратах где угодно, потому что, если их заметят, то их доходы будут тщательно изучены, а налоги увеличатся. Таким образом, все, что осталось здесь от ночной жизни, – это посещение родных, театров, кино, оперы и личные отношения с женщинами. С Кеннел у меня есть этот десерт – и длительное обсуждение возможности заимствования этого советского обычая. Это приводит к тому, что у нее начинается головная боль. В 8:30 [вечера] я возвращаюсь сюда, разбираю предметы, связанные с Россией, и пишу эти заметки. Около полуночи – спать.

>10 нояб. 1927 года. четверг. Москва. Grand Hotel

ЦЕНТРАЛЬНЫЙ ГОСТЕВОЙ ДОМ ДЛЯ КРЕСТЬЯН[165]

Это пятиэтажное кирпичное здание, занимающее половину квартала в центре Москвы, – один из 380 крестьянских гостевых домов в России. Директор Гринюк объяснил цель создания этих домов. До революции крестьянин, приезжавший в город, становился жертвой всякого рода эксплуатации и грабежа, он напивался, терял свои деньги и т. д. Теперь правительство управляет этими гостевыми домами ради общего удобства и воспитания крестьян, посещающих город. Сам директор до революции учительствовал в деревне; после революции, будучи коммунистом, стал местным продовольственным комиссаром, а затем руководителем крупного государственного зернового фонда. Тогда партия сказала ему: «У нас есть для тебя более важная работа» – и передала ему руководство Центральным гостевым домом для крестьян.