Но сейчас никаких праздников на горизонте не наблюдалось. А тетушка позвонила. И самое странное, что голос ее звучал устало и как-то даже уныло.

– Как у меня дела? – вздохнула она в ответ на вопрос племянницы. – Да знаешь, как-то неважнецки у меня дела.

Это признание чуть было не заставило Марину упасть в обморок.

– Тетя! – воскликнула она. – Вы ли это? Что случилось?

И тетушка вторично поразила ее:

– Не могла бы ты ко мне приехать? – тихо попросила она. – И если можешь, прихвати с собой Сашку, пожалуйста. – И помолчав немного, добавила: – Даже, я тут подумала, обязательно его прихвати. Да, так будет лучше всего.

– Тетя, говори сразу! Ты больна?

– Я здорова. Пока еще здорова и пока еще жива. Но вы все-таки оба поторопитесь. Мне кажется, что это может быть ненадолго.

Нужно ли говорить, что Саша с матерью примчались к Елизафете Федоровне в тот же день. Сразу после ее звонка они не стали даже завтракать, а сели в машину и меньше чем через час были уже дома у старушки.

Елизафета Федоровна встретила их непривычно бледной и неухоженной. Обычно к приходу гостей, да вообще всякий раз перед выходом в люди она накладывала макияж. Да, он никогда не был ярким. Но тем не менее он был, потому что Елизафете Федоровне было не все равно, как она выглядит. А сейчас ей было как будто бы не доэтого.

Встретила она племянницу с сыном необычайно тепло, обняла их и заплакала:

– Милые мои! Если бы вы знали, как я вас люблю!

Это перепугало Сашу с мамой окончательно. Такие сентиментальные чувства были совсем не в характере тетушки.

– Тетя Фета! Что с тобой? Говори немедленно, что случилось?

– Я скоро умру.

– Боже! Вы были у врачей? Что они вам сказали?

– Врачи тут ни при чем. Это все голоса.

– Чьи голоса?

– Их!

И тетя Фета ткнула пальцем куда-то в люстру. Что и говорить, люстра у нее была очень красивая и дорогая. Настоящее муранское стекло. Тетя Фета привезла эту люстру из своего путешествия по Италии. Надо представлять, сколько усилий ей стоило доставить это чудо стеклодувного мастерства через границу. Люстра была большой и хрупкой. Иначе как фантастическим везением прибытие этой люстры в багаже тетушки объяснить было нельзя.

Марина взглянула на люстру с большим почтением. Слава муранских мастеров шагнула далеко за пределы Италии. Но все же раньше слышать о том, чтобы им удалось изготовить люстры с подобным эффектом, не приходилось.

– Но раньше люстра не разговаривала. Давно это у нее началось?

– Марина, при чем тут какая-то люстра!

– Вы указали на нее пальцем. Я думала, может, там что-то вроде встроенного приемника имеется.

– Я показала пальцем просто наверх, – вздохнула Елизафета Федоровна. – Потому что именно там обитают те, кто со мной разговаривает.

– Соседи? Соседи сверху? Они шумят? Разговаривают? Погодите… Но над вами же чердак!

– А выше чердака что?

– Крыша.

– Выше него небо, – снова вздохнула Елизафета Федоровна. – И там обитают мой отец с матерью. Во всяком случае, я очень надеюсь, что они там, а не там.

И она ткнула пальцем теперь уже себе под ноги. Марина хотела спросить, кто там у тети в подвале, но вовремя сообразила, чтоˆ имеет в виду тетя, и прикусила язык.

– Значит, вы слышали голоса дедушки с бабушкой?

– Да.

– Но ведь они оба умерли.

– А я тебе о чем говорю! Мне слышатся голоса тех, кого уже нет с нами. И если бы только это. Я еще и сон видела с ними обоими. Стояли они на фоне какой-то речки, дедушка ведь был заядлый рыбак, вечно с удочками на речке пропадал. А рядом ухоженный домик со ставенками и такими вышитыми белыми занавесочками. Ты же помнишь, какая твоя бабушка была рукодельница и мастерица по части вышивки?