Я протягиваю руку тому парню, который мне нравится. Возможно, я его люблю. Точно люблю. Ровным счётом так же как и ненавижу. Он прекрасен и ужасен одновременно. Это невыносимо. Невыносимо помнить то, что помню я. Невыносимо видеть его освобождённым от этих воспоминаний. Это просто несправедливо! Он улыбается и встаёт мне навстречу.

Твоя нежность меня пленила с первых минут,

Окутала навсегда!

Он кладёт свои руки мне на талию, я обнимаю его за шею. Мои красные глаза в облачении графитовых теней. Мы – кадр из душераздирающей драмы. Наша любовь не предполагала других амплуа. Начиная с той дьявольской ночи, когда он всадил нож мне в сердце.

– Почему ты бросила меня?

Где ты была эти дни? Где твоё алиби?

Между нами чёрная дыра. Пропасть. Бездна. Я начинаю подозревать, что причина пропасти между нами не посттравматическая амнезия, а его нежелание помнить. Амнезия как способ начать всё заново. Стереть своё предательство. Я люблю его по-прежнему, так же сильно, как и до той ночи, когда он всадил мне нож в сердце. В машине на следующее утро, когда он приехал ко мне слишком быстро, потому что он ехал не из своего дома, мы совместно договорились этот нож не замечать, но я знала, что он знает, я знала, что он чувствует вину, я упивалась его виноватым выражением лица, его извиняющимся тоном, я купалась в его слабости, а сейчас…

– Ты просто ничего не хочешь помнить, Дима.

Помню смех,

Помню слёзы твои,

Пора принять, что он больше не хочет быть виноватым. Возможно, он не помнит. Возможно, он делает вид, что не помнит. Если первое, то будет очень жестоко напоминать ему об этом. Если второе… Мой гнев и ненависть подступают к горлу, даже когда я просто думаю об этом. Я лелею свою обиду как долгожданного младенца.

– Не хочу. Это обязательно? Можно просто начать всё сначала?

Звёзды таяли, а я тонул в глазах твоих,

И весь мир для нас двоих,

Дышал ожиданием встречи, плёл кокон,

И лишь твои ладони меня не били током*

Я улыбаюсь. Он больше не хочет лелеять моего долгожданного младенца. Я думала, что смогу остановиться, думала, что наполнилась этим пьянящим чувством власти над виновным, но дырявое ведро не наполнишь. Жертве всегда мало. Я вытащила нож из своей груди, и теперь там зияет дыра, через которую выливается всё, чем меня стараются наполнить.

– Я бы очень хотела, правда. Но, видимо, нет.

Просил повторить, но время не остановить,

Прости, обещаю хранить

Остатки нашего с тобою прежнего,

Нежного бережно…*1

Я смотрю на него и пытаюсь идентифицировать свои чувства.

Я хочу, чтобы он умер.

Я хочу, чтобы он жил вечность.

Мои чувства к Диме – олицетворение аффективной амбивалентности. Влюбиться в него было актом самоповреждающего поведения.

Дима из прошлого заслуживает моей ненависти.

Дима из настоящего – любви.

Есть женщины, виртуозно вворачивающие чувство вины своим мужчинам по самые гланды. Я предпочитаю другой способ излечения. Месть. Или детское «дать сдачи».

Я руководствуюсь принципом неадекватного ответа. Если, например, тебя сильно схватили за руку, оставив синяк, надо взять что потяжелее, например, стеклянный стакан и разбить о голову обидчика, оставив шрам над бровью как вечное напоминание.

Нарушение границ должно иметь жёсткие, порой неадекватные содеянному последствия, иначе это не твои границы, а просто пожелания, не требующие обязательного исполнения.

Я кладу голову на его плечо и закрываю глаза.

Я стою в закрытой кабинке туалета филиала ада. Достаю розовую таблетку из заднего кармана и спускаю её в унитаз. Затем я достаю пачку сигарет из сумки.