Нить разговора ослабела и начала рваться. Георгий Алексеевич забыл о дачниках и попытался налить себе контрабандой вторую рюмку водки, но вмешалась Наталья Дмитриевна и как-то очень ловко перехватила графин, пригвоздив мужа к стулу выразительным взглядом. Немного смущенный учитель не нашел ничего лучшего, как заговорить о погоде. Он вспомнил, что прошлая зима была почти бесснежная, с постоянными оттепелями, а нынешняя – напротив, суровая, и весна пока тоже стоит холодная.

– Мы до сих пор топим печи, – сказала Наталья Дмитриевна и повернулась к гостье: – Я распорядилась затопить во флигеле, как только узнала, что вы, госпожа баронесса, собираетесь провести у нас несколько дней.

Амалии понравилось, что на ней не пытались экономить дрова, и в то же время не понравилось, что хозяйка словно выпячивала свою щедрость и готовность ей услужить. Георгий Алексеевич тоскующими глазами посмотрел на графин, который Наталья Дмитриевна держала возле себя, вздохнул и, взяв чашку, стал с отвращением прихлебывать чай.

Подумав, о чем можно безбоязненно вести беседу, Амалия решила остановиться на детях Киреевых и заговорила о них. Наталья Дмитриевна тотчас оживилась и стала с увлечением рассказывать о старшем, Владимире, который учился в Петербургском университете, и младшем, Алексее, который состоял в гимназии на полупансионе. В гимназии он не только учился, но также обедал и готовил уроки, а вечером возвращался к родственникам, у которых его устроила Наталья Дмитриевна. На праздники и в выходные дни брат привозил его к родителям на Сиверскую, и вот завтра…

– А почему вы не хотите перебраться в Петербург? – спросила Амалия. – Поближе к детям и… и вообще…

Иван Николаевич поднял голову, и по выражению его лица она поняла, что допустила оплошность, хоть и понятия не имела, в чем та могла состоять. Наталья Дмитриевна сбивчиво заговорила о том, что жизнь в Петербурге требует больших средств, что дела расстроены, что имение требует ежедневного присутствия Киреевых, потому что управляющие – мошенники, за крестьянами нужен глаз да глаз, да еще Сергей Георгиевич донимает их своими капризами и постоянно требует денег.

– Кто такой Сергей Георгиевич? – машинально осведомилась Амалия.

– Мой старший сын, – сухо бросил хозяин дома.

Получается, что у Киреева имелся еще один сын, о котором гостья ничего не знала и о котором никто при ней даже не упоминал раньше. И тут ее осенило.

Фото за шкафом, молодая женщина с изможденным лицом – уж не первая ли это жена Георгия Алексеевича? Почему бы и нет, раз снимку было четверть века, а то и больше. В то время Киреев вполне мог жениться первым браком, а потом… потом его жена умерла. После нее остался сын, а Георгий Алексеевич женился снова. Логично? Логично. Но если фото первой жены остались в доме, пусть и за шкафом, то для изображений старшего сына даже не нашлось места.

– Не стоило мне о нем говорить, – промолвила Наталья Дмитриевна с сокрушенным видом. – Это ужасный человек. Мы всегда делали для него все, что могли, но взамен получали только чудовищное пренебрежение, и хорошо, если не прямые оскорбления. Не было такой истории, в которую он не впутался бы. Он имел все шансы закончить курс в университете первым, но взамен добился того, чтобы его исключили. Даже тогда мы смогли найти для него место, приносившее приличный доход, и что же? Опять история, опять его выгоняют с позором. – Она горько покачала головой: – Теперь он нигде не работает, живет с… Впрочем, простите, Амалия Константиновна, я совсем забыла, что для вас неинтересны все эти подробности…