Разные времена – разные страхи. Предельно «свой» и предельно «чужой» вампир – и попытка человека увидеть самого себя (когда из зеркала исчезнет отражение), и нащупывание пределов человеческого общества. Речь идет именно о том обществе, к которому принадлежим мы. «Вампир» не проверяет наших отношений к древним египтянам или к неграм «где-то там в Мозамбике». На этом персонаже проверяется лишь, кого «мы» относим к понятию «мы», до какой степени откровенно признаемся в существовании различных, в том числе не слишком приятных или приемлемых групп внутри «общества» и как примиряемся или не примиряемся с существованием маргиналов. Наш круг расширяется или, не дай бог, сужается, и сильная пульсация круга ведет к всплеску вампирских сюжетов. Ночные и сумеречные «Дозоры» возможны лишь в пейзаже постсоветской, резко изменившейся по этническому и прочему составу Москвы; «Интервью с вампиром» рождено в том числе и усилием побороть страх перед СПИДом, перед особыми предпочтениями и нетрадиционным укладом семьи: двое красивых юношей, воспитывающих приемную дочку, – вероятно, это вызовет некоторое напряжение, даже если они не вампиры. «Сумерки» Стефани Майер (по секрету сообщили, главное тинейджеровское чтение) затрагивают едва ли не самый тревожный сейчас вопрос подростковой эмансипации: а вы разрешите своей дочери? С какого возраста? Не проверив, из какой семьи парень?

До СПИДа был сифилис, еще раньше – наследственные заболевания и гомосексуализм, каравшийся смертной казнью (в Англии – до середины XIX века), и семейные распри, и взаимное непонимание между поколениями, между мужчинами и женщинами, между влюбленными и теми, кто смотрит на их отношения со стороны, между чужими людьми, которым через брак предстоит породниться.

В отношениях между полами и в браке напряжение свой-чужой вибрирует с такой же силой, как в легенде о вампире. Почувствовав это, еще только зарождавшаяся вампирская литература уже в XVIII веке окрасила сюжет эротикой, отнюдь не присущей провинциальному сербскому «вудкодлаку». «Мертвые скачут быстро», когда погибший жених увозит свою невесту в балладе Бюргера; у Гете «коринфская невеста» с того света является на кровавую свадьбу к жениху. Гете угадал оба мотива – нереализованного полового влечения и стыка двух религий. Семья девушки приняла христианство, жених, который ей предназначался с детства, остается язычником.

Страх перед чужой верой и тяга к ней, страх и тяга, вызываемые тайнами пола, соединились, породив классическую вампирскую повесть. Переход от поэзии к прозе осуществился как раз в тот момент, когда понадобилось говорить о запретных темах, и вампирский сюжет дал им выход. В XVIII веке еще можно было писать о «погубителях» невинных девушек, но цензура становится все более ханжеской, и лорду Рутвену губить девушек приходится в самом буквальном смысле. Первой жертвой становится греческая красавица, приглянувшаяся его наивному спутнику Обри, – в более реалистичный век циничный старший приятель попросту соблазнил бы Ианту, но вампир ее «выпивает». Затем наступает черед сестры Обри, и зловещий лорд Рутвен берет ее в жены, проходит даже через свадебный обряд (позднейшие вампиры будут хотя бы страшиться церкви, но этот настолько обыден, ему жениться – что поужинать) – лишь затем, чтоб к полуночи новобрачная «утолила жажду Вампира». Юноше, который пытается его разоблачить, Рутвен цинично намекает, что сестра будет обесчещена, «женщины слишком слабы».

Физиологического ужаса, противоестественности кровопийства никто как бы и не замечает, «задумчивый Вампир» (о чем он, собственно говоря, задумался?) наравне с мрачным бродягой Мельмотом тревожит сон пушкинской Татьяны. «Погибну, – Таня говорит, – но гибель от него любезна». Девицы в вампирской литературе сами напрашиваются на гибель – дальше будет хлеще, у Ле Фаню появятся уже откровенно лесбийские мотивы, викторианские комплексы проступают у бесхитростного Стокера. Запретная любовь, погибельная любовь, девица, пассивно замершая перед гибелью и с наслаждением ее ждущая. И он (или она!) весь такой роковой, берущий ее целиком, с душой и кровью. Удивительная идея Стокера (весьма пригодившаяся современной, по правилам компьютерной игры живущей литературе): вампир приходит только по приглашению. Приходит ночью, в спальню, к чужой невесте или женщине, спящей рядом с мужем. Жертва таким образом оказывается виновата хотя бы мыслью (она о нем думала!), хотя бы промелькнувшей тенью измены. Мейнстрим вампирской литературы XIX века (и только ли вампирской?) – попытки мужского подсознания описать темное подсознание Женщины. Пресловутое подсознание, Женщина с большой буквы, пострашнее прочих монстров, порожденных научным веком.