Поймал за талию, положив ладонь на плоский живот, лишенный всякой приятной мягкости, притянул к себе и зарылся носом в пушистые светлые волосы. Вкусная. Пахнет едой сладко-сладко, а запаха желания нет. Значит, добыча? Прокусить горло и все? Встрепенулась, словно почуяла мои мысли, дернулась, заерзав по мне всем своим тощим тельцем, ткнула остреньким локотком. Хватит. Или я сожру усладу прямо сегодня, обернувшись в нормальную ипостась, или отмечу своим запахом. Выбросил облачко феромона. Тонкое пока, еле слышное. Услада вдохнула и немного закашлялась. С сожалением отстранил от себя и распорол ее платье на две половины острым когтем. Белая спина, торчащие позвонки, узкая талия, неожиданно округлые бедра. Ладонями провел по ним, словно чтобы удостовериться, топорща когти, не имея возможности их убрать, не желая ранить тонкую кожу. А девица уже надышалась. Ей и такой малости хватило, чтобы откликнуться на призыв. Волнуется, не понимает реакции тела, и ничего с собой поделать не может – гнёт поясницу, льнет ко мне, пахнет так дивно, что сил сопротивляться не остаётся ни у меня, ни у зверя. И все же, не так сразу. Нужно дать ей ещё хоть минуту, чтоб не навредить. Подхватил под живот, развернул к письменному столу, развел в стороны бедра. Не противится, поддается без слов. Бери и делай все что захочешь. Феромон - великая сила. Потом будет и без него, если я не увлекусь чрезмерно и утром будет кого передать на руки Огерла. Острие когтя надавило на самое чуткое женское местечко, ничуть не поранив, не принеся ни малейшего неудобства. Услада вскрикнула и вильнула бедром. Мой феромон ее опьянил, раскрыл юный хрупкий цветок навстречу. Душу своего зверя, чтобы не навредить девице. Сладостное проникновение, как только растянуть это удовольствие дольше, чтоб дать ей подстроиться и привыкнуть, когда услада сама вьется в моих руках, отдаваясь? Хрипло рычу, предостерегая ее неуместную резвость, удерживаю на месте, зажав своим телом к столу. Плавное движение, тонкий вздох девичьих губ, зверь бушует, требует насыщения хоть этого своего инстинкта и как можно скорей, разум велит наслаждаться неспешно, беречь, если и так не смог удержаться, взял в первую ночь. Подалась навстречу зову инстинкта, заполнил ее до конца собой, стонет и скребёт по столу крохотными ноготками, а я так и не могу спрятать свои чёртовы острые когти, чтобы погладить по изящной спине. Мягкий толчок, сплетение ее даже таких подчинённых феромону эмоций одурманивает меня самого. Чистые, искренние они будут стократ слаще, острее. Но это потом, а сейчас, к сожалению, так. Медленно и жадно владею, упиваясь каждым движением, запуская руку в ее светлую гриву, притягивая на себя, чуть зажав в пальцах шелковистые волосы у головы. На каждое мое действие слышу ноту восторга. Узость и напряжение, вибрация искреннего насыщения счастьем, прошедшая по ее податливому телу. Чем ближе я сам к заветному пику, тем тяжелее удается себя удержать, движения становятся резкими, быстрыми, услада довольна, отзывается лёгкой дрожью внутри тела, гнется. Разум окончательно отступил, отдав свое место зверю. Из ноздрей валит дым, на спине острей проступают шипы, когти вспарывают мягкую обивку письменного стола. Клыки пронзают остриём губы, требуют оставить особую метку. Не сейчас. Чудом удается себя удержать. Пусть я надел браслет на ее запястье, пусть ничего непоправимого не случится, но метку ставить не стану. Рано. Излишне рано, напугаю. Такое из памяти ничем не сотрётся. Удержался, смог совладать с собой. Тело пробрало восторгом, словно огнем. Отступил, спрятал, наконец, когти, смягчил шипы. Услада моя так и лежит, распятая на столе, выгнувшись, подставляя взгляду самое сокровенное. Ее тонкий запах смешался с моим. Теперь точно ясно для чего предназначен этот трофей, и кто именно им обладает. Не спутаешь ни с чем густой смоляной запах драконьей страсти. Склонился, чтобы взять на руки. Льнет к груди, жмется усталым зверьком. Отдохнёт на моем ложе, под одеялом из тонкого меха, и спать тоже будет на мне, ближе к сердцу. Манкое сокровище мое. Счастье, что кровью не пахнет, нигде и ничем не нарушил ее чрезмерно, все же сдержался. Веки чуть дрогнули, но глаза она не рискнула открыть. Даже слишком покорное мое чудо, мое наваждение.