Это днем квартал Солнечный, а ночью – ночной, и даже очень, и шастают в нем самые разнообразные нездоровые элементы. Дернула меня Навья сила срезать дорогу! Заблудилась я. Три года в Сильверграде – смешной срок, чтобы изучить все переулки города двенадцати кварталов.

Выпивка шумела в голове и толкала на подвиги.

— А вот не нужно под…ик…вигов, нужно сидеть тише воды ниже травы, — уговаривала я себя. Но песня уже рвалась из горла. И не простая, а неприличная, частушечная. — Катится клубо-о-очек, кружево плетет! На порожек к ми-и-лому меня приведет. У клубочка магова не найти конца, а у моя ми-и-илаго – как у жереб…!

В самый пикантный момент песни на меня снова напал безудержный «ик». В моем случае икота и полная потеря чувства благоразумия – побочные эффекты неумеренных возлияний. Переулок всполошился, где-то истошно взвыла собака, по водосточной трубе с громким мявом взлетел под крышу кот.

— Пра-а-астите, люди добрые, сонные! — я раскланялась в разные стороны, пошатываясь на каблуках. — Не смогла на горло песне наступить! Я так счастлива, что жива… и что я тут, в Сильверграде! Я люблю тебя Сильверград, даже таким… вонючим!

— Иди проспись, дура! — рявкнули на меня из раскрывшегося окна.

Хорошо, что ничем не облили. В меру интеллигентный райончик. Тут живет много ведьмаков, а за рекой, за городом, квартал вливается в Тридевятое Царство, мир ведунов и древних богов Седьмицы и Дюжины.

Видимо, рано я воспела дифирамбы темным переулкам Солнечного. Вот тут меня не просто ждали и встречали, а радостно предвкушали. Молча и невежливо, с зажатыми в кулаках серебряными кастетами и тонкими ножами-пёрышками.

Мощеную дорожку вдоль кирпичной стены перегородили трое. Относительно освещенная часть улочки осталась за спиной, там тоже выросли, словно из-под земли, три темные личности. Я принюхалась. От компании тянуло дымом, водкой, кровоостанавливающей мазью и нездоровым предвкушением.

— Вот чего ты? — мягко, с укором, спросил один из мужчин, крупный и, судя по голосу, немолодой. — Горло дерешь, людям спать не даешь. Отдавай свое: деньги и рыжьё(*).

(* рыжьё - золото)

— Стихи! — восхитилась я. — Вы всегда грабите людей под… ик… поэзию?

— Иногда, — скромно признался громила.

— Как мило! Люблю стихи! Хотите почитаю?

— В другой раз. Давай, киса, не рыпайся. Раз пришла, вноси долю в кассу, на благо родного Сильверграда, который ты так любишь.

Грабители загыгыкали.

— Ой, вы слышали, как я пела? — скокетничала я.

— Тебя только мертвый не услышал. Хотя тут кладбище недалеко… Гони деньги и блестяшки, иначе переселишься туда, где стихи не читают.

— Боюсь, что не могу, — призналась я. Песни в моей голове утихомирились, зато заворочались творческие идеи. Весь мир – театр. — Я отдала все свои сбережения одной колдунье из Темного квартала, чтобы...

— Это мы сейчас проверим… — пискляво начал мелкий гопник, тесня меня к стене.

— … снять проклятие мумии, — договорила я.

Мелкий замер и боязливо затоптался в нескольких шагах, пожилой скептически фыркнул.

— И как? — равнодушно спросил он с видом: «что только не придумывают эти жадные ограбляемые ради спасения пары золотых шеленгов». — Помогло?

— Увы, — вздохнула я, разведя руками, отчего пошатнулась и чуть не упала. — Проклятие не снять. Древний царь мертвых земель пожелал меня в жены и вот-вот заберет туда, — я махнула рукой себе под ноги. — Наверное, пришлет своих слуг, черных… — я призадумалась, стараясь подобрать эпитет позловещее, — кровавых… бурых скарабеев, пожирателей плоти. И не будет им… ик… числа.