Я облизнула пересохшие губы и произнесла не своим голосом:

– Я не Лизинья. Вы ошиблись, я Лара.

– Все вы так говорите! – неприязненно пискнул толстяк в шубе и сверкнул красными глазами.

Я попятилась, и вдруг под ногами не оказалось тверди. Я провалилась в дыру, которую тщательно обходила только что, и полетела вниз, размахивая руками.

Полицию! Надо вызвать полицию! – мелькнуло в голове. Вокруг меня сгустился мрак.

Я сломаю ногу! Или позвоночник! Или шею!

Но чёрная дыра не заканчивалась... Куда я лечу? Что за подвал?

Меня тянуло вниз. Дышать было невозможно. Я закричала со всей мочи:

– Я буду жаловаться-я-я-я!

В голове эхом завыло повторение моих слов. По всему телу пробежала волна жара. Потом холода. Меня перевернуло кверху ногами. В ушах засвистело. Я в ужасе выставила руки, понимая, что судя по высоте и скорости полета я вот-вот ударюсь о дно и превращусь в кашу, как если бы свалилась с городской телебашни. И вдруг впереди сверкнуло. Я зажмурилась. И упала во что-то мягкое, как с разбегу в пух. Носом.

Оно пахло кроликом...

2. Глава 2, в которой выясняется, что кролики — это не только ценный мех...

Не в моей привычке бояться, но сейчас мне было настолько не по себе, что отрывать нос от щекотного пуха никак не хотелось. Один плюс был очевиден — я не размозжила себе голову. Других плюсов я пока не смогла обнаружить. Но, по-моему, лежать и прятать голову не понятно, в чём – не выход.

Так что я осторожно привстала на локтях и глянула, на что упала. Это был мех чёрно-белой расцветки. Очень мягкий, приятный, чистый, завораживающий, как шубка в мороз. Однако чувство облегчения оказалось секундным, потому что стоило мне поднять голову, и я похолодела: это был совсем не коврик, и даже не матрас, а целая долина и холмы из меха. Кроличьего. В чёрно-белое пятнышко.

Моё сердце ухнуло и провалилось в желудок. Я подняла глаза и обнаружила, что выше, вверх к весёлому, цвета весенней зелени небу тянулась миниатюрная телебашня, размером с Эйфелеву у нас на ресторане Париж, то есть всего метра три, украшенная розовыми ленточками и флажками. И ни души. Тишина...

Я вздохнула раз-другой, поперхнулась ужасом и не нашла ничего лучше, как закричать во всю глотку. Флажки дрогнули и осыпались. В холме перед моим лицом образовались красноватые глаза, розовый нос и остальные детали огромной пушистой морды.

– Тише! – визгливо рявкнул ковро-кроль.

Я закричала ещё громче, как сирена реанимации, понимая, что в лёгких вот-вот кончится воздух и звук тоже.

– Не ори! – проворчало это нечто, и от холма отделились уши. Чёрное и белое. Они прянули, как у коня, и холм поморщился, похожий на неглаженое одеяло.

Крик застрял в моем горле, я закашлялась так, что слёзы прыснули из глаз.

– Вот говорил же: не ори! В следующий раз двойную плату возьму за доставку Лизиньи! Никаких нервов не хватит! И ушей...

– Я... я не Лизинья, я уже говорила...

– Лизинья, она и есть. Я кровь брал на анализ – никаких нарушений в структуре, уровень лизидия, сопротивляемость, всё на высоте. Истинная Лизинья! – буркнул холм. – Глаза закрой.

Боже, бред какой! Я сижу на кролике, который только что был толстяком в шубе, а чуть ранее лопоухим пушистиком в моей переноске. И вдруг до меня дошло!

– Я умерла? – задрожала я.

– Да уж лучше бы! Не орала бы так, – прогнудосил недовольно холм. – А у меня уши – самое чувствительное место. Глаза закрой.

– Зачем?

– Что мне вечно поляной торчать? Трансформируюсь во что-нибудь более приемлемое. Не при таких чувствительных девицах же мне менять форму!