Юная Полетта, в восторге от того, что ее освободили от нелегкой работенки, адресовала милую улыбку старой Филаминте, которая решила спустя рукава убрать в номере, где проживал извечный враг Франции.

Вооружившись универсальным ключом, она вошла в номер, пропахший сигарами и фиалковой водой. Затем взяла поднос, переставила его на соломенный коврик, подошла к окну и открыла жалюзи. По дороге подняла подвязку и скривилась от отвращения. Вот оно что, значит, этот «бифштекс»[35] принимает у себя женщин! А раз так, то и вся постель перепачкана, в этом нет никаких сомнений. Какие же они все-таки грязнули, эти мужчины, она поступила мудро, что осталась в девицах! Филаминта пару раз махнула веником, смела пыль под ковер, вытащила из-под вазы кружевную салфетку, протерла ею, как тряпкой, плинтуса и спинки стульев, вытряхнула в окно и направилась в ванную.

Туалетная комната была немым свидетелем неопрятности человеческого рода. Хотя свет в нее проникал лишь через узкое окошко в дальней стене, прилипшие к эмали волосы можно было разглядеть и без лупы. Мыльные разводы, следы недавнего бритья насухо в отсутствие воды напоминали Филаминте водоросли, выброшенные на песчаную отмель в Барневиле, маленьком городишке на полуострове Котантен, где она в юности работала на ферме, не разгибая спины. Филаминта уныло взглянула в зеркало, все в маленьких точечках, оставленных по причине небрежного обращения с зубной щеткой. Она наклонилась к своему отражению, поправила шиньон, улыбнулась… и застыла как вкопанная. Кроме нее, в комнате был кто-то еще. За ее спиной страшным, набитым соломой чучелом, виднелась какая-то темная масса.

Филаминта была не в состоянии пошевельнуться, мышцы напрочь отказывались ей подчиняться. Она сделала над собой нечеловеческое усилие и повернулась.

Съежившись в промежутке между ванной и биде, на нее, оскалив рот, смотрел человек. На рубашке проступила алая полоса, из груди торчала стрела с красным оперением.

Филаминта поднесла руки к щекам, затем к замершему сердцу. Ее неистовые вопли, покатившиеся с этажа на этаж, привели к неоднозначным результатам.

Полетта в номере 22 остановилась, застыла на месте и констатировала, что мочевой пузырь сыграл с ней злую шутку.

Шавка, оставленная хозяином в номере 18, задрала нос к потолку и попыталась тявкнуть, но ее першившее горло смогло издать лишь немощное урчание.

Одна почтенная матрона запуталась в своих многочисленных юбках и упала вверх тормашками, взбрыкнув в воздухе ногами.

В номере 24 Фредерик Даглан, он же Уильям Финч, выскочил из туалетной комнаты, позабыв полотенце, служившее ему набедренной повязкой. Он выбежал на лестницу, вспомнил о своем недостойном виде, вернулся за полотенцем и вновь вылетел в коридор в тот самый момент, когда горничная рысцой неслась к ступенькам:

– Покойник! – голосила она. – Как же у меня болят ноги! Я сейчас умру!

Затем заперлась в лифте, который стал спускаться вниз.

Несколько шагов – и Фредерик оказался у открытой двери соседнего номера. Он вошел, не увидел ничего необычного и направился в ванную.

Поначалу вид трупа не оказал на него никакого влияния. Раньше Даглан уже смотрел в лицо смерти, и хотя равнодушным его назвать было нельзя, единственным чувством, которое он испытывал в данный момент, было опасение, что его заподозрят в причастности к этому делу.

В то же время руки Фредерика слегка задрожали, когда он похлопал по карманам пиджака убитого, узнав в нем приветливого британца, сидевшего с ним за одним столом в обеденном зале. Того самого англичанина, который ночью принимал у себя даму.