– То, что ты тратишь ее впустую! – Джейн не отступала. – Последний год ты пряталась тут, словно столетняя старуха, и расстраивала маму с папой своим мрачным видом! Никто не хочет наблюдать сложа руки, что ты творишь с собой. Тебе еще и двадцати двух нет, а не двести лет!

– Спасибо, что напомнила. А если вам так больно смотреть на меня, я после возвращения перееду как можно быстрее. В любом случае я хочу найти свой дом, о чем сказала отцу несколько месяцев назад.

– Да, конечно! Полуразрушенный сарай в Вермонте или ветхий сельский дом в глуши на Лонг-Айленде… А можешь придумать себе какое-нибудь другое наказание? Ходить в рубище и посыпать голову пеплом, как тебе? Ты обдумывала подобный вариант или для тебя это слишком изысканно? Лучше обречь себя на вечные муки, например, поселиться в доме с прохудившейся крышей и без отопления, чтобы мама беспокоилась о том, что у тебя воспаление легких каждый год. Должна признаться, это и впрямь серьезное испытание! Сара, меня уже от тебя тошнит. – Джейн напустилась на сестру, в ответ Сара выскочила из комнаты и так хлопнула дверью, что на петлях облупилась краска.

– Избалованная девчонка! – заявила Джейн родителям, все еще кипя от негодования. – Не понимаю, почему вы с ней церемонитесь. Почему просто не заставите вернуться в Нью-Йорк и жить как все люди?

К весне терпение Джейн иссякло, она уже достаточно натерпелась и считала, что Сара обязана ради родных хотя бы попытаться прийти в норму. Ее бывший муж определенно смог это сделать. В мае в «Нью-Йорк таймс» появилось объявление о помолвке Фредди и Эмили Астор.

– Как мило, – саркастически сказала Джейн, услышав новость, а Сара промолчала, хотя родные и понимали, что известие наверняка ранило ее до глубины души. Эмили была одной из самых давних подруг Сары и приходилась дальней родственницей.

– А как ты предлагаешь мне заставить ее жить как нормальные люди? – поинтересовался отец. – Продать дом? Привезти в Нью-Йорк в смирительной рубашке? Связать и сунуть в багажник автомобиля? Она взрослая женщина, Джейн, и мы не можем контролировать ее.

– Ей чертовски повезло, что вы с ней так носитесь. Думаю, сейчас самое время взять себя в руки!

– Капельку терпения, – тихо промолвила мать.

В тот же вечер Джейн уехала обратно в Нью-Йорк, так и не повидав больше Сару. Та ушла на пляж и долго-долго бродила, а потом и вовсе уехала в старом «Форде», который отец держал здесь для дворецкого.

Но несмотря на все упрямство Сары и ее твердое убеждение держаться подальше от общества, слова старшей сестры явно достигли цели. В июне она спокойно согласилась присоединиться к родителям и поехать в Европу, о чем сообщила как-то вечером за ужином, причем совершенно будничным тоном. Мать уставилась на нее в изумлении. Отец захлопал в ладоши, услышав новость. Он как раз собирался отказаться от забронированных билетов, раз уж Сара категорически против поездки. Эдвард решил: если тащить дочь в Европу, словно узницу, против воли, то всем придется несладко – и им, и уж точно Саре.

Он не осмелился спросить, что же в итоге ее убедило. Все считали, что переменой настроения Сара обязана Джейн, однако, разумеется, самой Саре никто об этом даже не заикнулся. Когда Сара вышла из машины возле пристани, она казалась высокой, худой и очень серьезной в простом черном платье и чопорной черной шляпке, некогда принадлежавшей матери. Она была красивой, но очень аскетичной: огромные глаза на бледном лице, темные волосы убраны в тугой узел, и ни грамма косметики. Окружающие отмечали ее красоту и грусть, она выглядела словно прелестная, но слишком юная вдова.