– Я обращался в телефонную компанию, – сообщил он. – Телефон уже должен работать.

– Ну да, – удивленно ответила Грета. – Кто-то звонил всего час назад, но я была настолько занята, что не обратила внимания. Как ты убедил компанию снова подключить телефон? Тетя не может платить.

– Я договорился, чтобы счета поступали ко мне.

– В самом деле? Чертовски любезно с твоей стороны. И ведь непохоже, чтобы ты купался в деньгах.

– Не беспокойся. Непохоже, что я…

Он осекся.

– Буду это делать годами? – закончила Грета фразу за него. – Да, ты прав, это ненадолго.

– Я не хотел, чтобы прозвучало так грубо.

– Не бери в голову. – В ее голосе послышалась смущенная нотка. – Я просто вымещаю злость на всех, кто попадется под руку. Тебя упрекать не за что.

– И ты не тревожься понапрасну. Насколько я вижу, ты работаешь будь здоров. Как Маргарита сегодня?

– Если верить Софи, так же как и вчера, – ответила Грета, намазывая медом промасленный хлеб. – Доктор уже ввел ей дневную дозу морфина. Не понимаю, почему бы не колоть попозже, чтобы ночью она как следует высыпалась.

– Может, они опасаются, что ночной сон окажется слишком глубоким?

– Это вовсе не было бы плохо, – спокойно ответила Грета.

Сегодня она оделась во все белое, собрала черные волосы в пучок и повязала белым бантом. Он казался мерцающим, светящимся, будто из рекламы стирального порошка. Грета протянула гостю бутерброд, затем облизнула пальцы, слегка оттопырив губу – будто маленькая девочка.

– Венделл, спасибо, что остался на ночь. Ты так добр ко мне.

– Тебе нужна была компания. – Он вгрызся в бутерброд, слегка наклонив его, чтобы не закапаться медом. – Кстати, насчет Маргариты. Ты не против, если я поднимусь и поздороваюсь с ней? Помню, что ты сказала вчера, но очень хочется показать, что мне не наплевать на нее.

– Она может тебя и не вспомнить.

– Ну и пусть.

– Ладно. – Грета тяжело вздохнула. – Кажется, сейчас она почти в нормальном состоянии. Но не задерживайся, хорошо? Тетя очень быстро устает.

– Я постараюсь.

Она повела его наверх. Флойд доедал бутерброд на ходу, под ногами скрипели доски пола. Грета открыла дверь в спальню, скользнула внутрь и тихо заговорила с Маргаритой. Флойд услышал, как старуха ответила по-французски. Она не знала других языков, даже немецкого. Хотя Грета рассказала однажды, что Маргарита родилась в Эльзасе и вышла замуж за немца-мебельщика, умершего в середине тридцатых. Дома супруги разговаривали только по-французски.

Когда жизнь для семьи Греты стало тяжелой – ведь она была еврейкой по матери, – семья отправила Грету в Париж. Она прибыла в город весной 1939-го в девятилетнем возрасте и прожила здесь бо́льшую часть последующих двадцати лет. После провалившегося нашествия в 1940-м был всплеск антигерманских настроений, но Грета спокойно его пережила, говоря по-французски с подчеркнутым парижским акцентом, превосходно скрывавшим ее происхождение. При первой встрече Флойд и заподозрить не мог, что она немка. Раскрытие этой тайны было первым из многих маленьких, но очень важных, волнующих шажков, которыми сближались Флойд и Грета.

– Можешь войти, – позвала она из спальни.

Дверь открылась шире, за ней обнаружилась Софи, уже уходящая с подносом в руках. Флойд отступил, пропуская ее, затем шагнул через порог. Жалюзи на окнах были опущены, на стенах прямоугольные пятна от снятых картин, фотографий и зеркал. Постель была аккуратно заправлена – должно быть, к визиту врача. Пожилая женщина сидела почти прямо, поддерживаемая тремя-четырьмя пухлыми подушками. Она была одета в ночную сорочку с цветочным узором и длинным рукавом. Седые волосы зачесаны назад, щеки слегка нарумянены. В полумраке Флойд едва различал лицо, но все же угадал в нем, истончившемся, бескровном, знакомые черты. Он подумал, что лучше бы не осталось ничего узнаваемого, но в ней было слишком много прежнего, знакомого, и оттого стало гораздо тяжелей на душе.