«Сейчас возьму и подведу стрелки обычным способом – пальцем, – мелькает озорная мысль. – А свалю все на экстрасенсов. На них все валят, что объяснить не могут. А одушевленный предмет, то бишь Салифанова, я как‑нибудь умудрюсь передвинуть поближе к рулю без помощи потусторонних сил. На это у меня таланта хватит».

Снова всматриваюсь в часы, и вдруг до меня доходит, на что указывают стрелки. Я даже теряюсь от неожиданности. Время‑то! Зателепатился! Пять минут пересидел! Кошмар!

– Вахте к заступлению! – ору я, забыв о всех своих режиссерских разработках. – Подъем!

– Никуда не пойдем, – не соглашается Салифанов. Видно, ему со сна померещилось, что я его на тур вальса приглашаю.

– Вылезай! – настаиваю я.

Но Сергей ни в какую не хочет покидать теплую спальную берлогу.

– Ты курс сверь, что ли, – предлагает он.

– Давай, я и так пять минут лишних оттарабанил, – тороплю я его.

– А у тебя часы наверняка спешат, – бормочет он, тщетно пытаясь удержать ускользающие сновидения. – Ты их по приемнику проверь. А я…

Дальнейшие слова заглушает протяжный, сочный, как свежевзрезанная дыня, зевок.

– В общем, давай действуй, – благословляет он меня. Мне становится обидно, особенно за просроченные минуты, которые я никак не могу вписать в свой дебет.

– Серега, не борзей! – предупреждаю я и отправляю свою руку внутрь спальника на поиски салифановской головы. Быстро нащупываю что‑то теплое и жарко дышащее, не иначе как нос.

– Попался, голубчик! – с удовольствием говорю я и цепко сжимаю пальцы. – Иди‑ка ко мне, – тяну я руку на себя, справедливо полагая, что за носом должен показаться и его хозяин.

– Отпусти нос! – сдавленно мычит Войцева. – Это не он, это я!

– Да я это, я, – успокаивает меня Сергей. – Это Танька балуется. Валяй, тяни сколько хочешь! Я не против.

– Извини, Таня. Это случайно вышло, – тушуюсь я и с новыми силами продолжаю поиски.

Но салифановская голова никак не находится. Что он – ее снимает, что ли, на ночь? Приходится менять тактику.

– Сережа, – ласково прошу я. – Ну вылезай!

– Двойная пайка сахара, – бубнит из одеял Сергей. – Клянись!

– Да черт с тобой, – соглашаюсь я вслух. «Дождешься ты у меня сахара. Держи карман шире!» – думаю про себя.

На поверхности показывается взлохмаченная салифановская голова.

– А ты знаешь, какой сон ты мне не дал досмотреть? – укоризненно вопрошает он.

Я ничего не отвечаю, готовлюсь к передаче вахты: уточняю курс, заполняю судовой журнал, отвязываю страховочный пояс. Я спешу, предвкушая уют теплой постели.

– А снилась мне вот такая палка колбасы, – продолжает делиться со мной наболевшим Сергей. – Н‑е‑ет, в‑о‑от такая! – Он широко разводит руки в стороны – Толстая, розовая…

– Ливерная, – в тон ему добавляет Валера, он, оказывается, не спит. – Вонючая, которую для собак делают.

– Ну вот, – расстраивается Сергей, – взял и опошлил такой высокохудожественный сон Ильичев, я не могу заступать в таком разволнованном состоянии на ответственный пост, коим является место рулевого, – витиевато формулирует свою мысль Сергей и, как улитка, втягивает голову обратно в одеяла.

– Ты это брось! – не на шутку начинаю тревожиться я – Давай вылезай, пожиратель собачьих сосисок.

– Грубые, черствые люди, – не столько возмущается, сколько удивляется нашему поведению Сергей. – Я не могу больше быть с вами рядом. Я ухожу. Где там руль? Я возьму его в свои твердые руки.

Еще минут десять мы ворочаемся, смеемся, оживленные собственными шуточками. Хорошо! Ночь, море, тишина и шесть часов сна в перспективе. Я чувствую горячее плечо Валеры, упирающееся мне в бок, слышу, как спокойно дышат Наташа и Татьяна.