– Иди на кухню. Я сейчас.

Подхожу ближе к мужчине, когда она скрывается за углом.

– Потом, да?

– Да. Ты останешься на кофе?

– Хотел бы, – трогает пальцами щеку, – но думаю, что тебе стоит поговорить с ней. Да и мне нужно к отцу.

– Хорошо, – тянусь к нему и целую желанные губы.

Он обувается, и я приоткрываю дверь, но вспоминаю одну важную деталь:

– Айяз? – он смотрит в глаза, ожидая продолжения фразы. – Я хотела сказать, что МОЙ мужчина, – делаю акцент на слове «мой», – не ходит в клуб, чтобы потом подвозить фарфоровых Барби.

Хмурю брови для придания серьезности моих слов. Не знаю, к чему все это нас приведет, но пока мы вместе определенные правила имеют место.

– А Моя женщина, – вторит он мне, – вообще не ходит по клубам и всегда следует за своим мужчиной.

Помигивает, исчезая.

Закрываю за ним дверь и иду на кухню.

Вошла в кухню. Марина в этот момент делала нам обеим кофе, а на столе лежали мои любимые эклеры.

Забавно, если бы не знала, какой жестокой может быть эта женщина, решила бы что она заботливая мать, принесшая дочери ее любимое лакомство.

– Он показался мне хорошим, – начала она разговор.

Обсуждать мою личную жизнь, как давние подружки я не хотела.

– Будем делать вид, что нам есть, о чем говорить?

– Не будь так сурова, дочка.

Не люблю, когда она так ко мне обращается.

– Ты потеряла право так меня называть.

– Я уже говорила тебе, что больше не буду просить прощения, поэтому перехожу к действиям, чтобы доказать, как ты мне дорога.

Дорога. Странно все это слышать из этих уст.

– А я каждый раз буду тебе говорить о том, что ты не сможешь этого сделать.

– Перестань. Не будь ребенком, Ася. Просто скажи, что мне сделать?

– А я и говорю, но ты же не слушаешь.

Поставила кружки на стол и села напротив меня. Мы сверлили друг друга взглядами. Я правда не знала, есть ли тут между нами двоими место прощению.

– Знаешь, – вдруг заговорила она, – ты спрашивала у меня о причинах и всяких подробностях, но я не говорила тебе. Сейчас могу сказать. Ту самую правду, в которой даже себе самой сложно, признаться.

– Если ты будешь говорить о папе плохое, мы прекратим разговор. Сразу предупреждаю.

– Нет, Ася, о нем я бы никогда не смогла сказать плохо. Ведь я любила его, – хмыкает она. – Мне было 22, когда я познакомилась с ним.

«А я в этом возрасте потеряла его», – пронеслось в моей голове.

– У нас было все настолько быстро, что я даже и понять не успела, как оказалась беременной. Мы так любили, – вдруг всхлипнула она. Я не смотрела на нее, а когда подняла глаза, увидела, что она плачет. – Я была вчерашней студенткой, только что после института, а Андрей работал на заводе. Когда забеременела, работу найти уже не смогла. С моими родителями мы были не в самых хороших отношениях, а у него была только мама и та умерла вскоре. Пришлось надеяться только на себя. Эта квартира была выдана нам от завода как молодой семье. Самая лучшая на тот момент. И мы были счастливы, – ее голос вновь задрожал.

Я слушала не отрываясь. Впитывала каждое слово. Но у самой ком стоял в горле. Не за нее, а из-за нее. Но я так давно не говорила о папе.

– Потом родилась ты. И мы… – она запнулась. – Нам… Стало не хватать денег. Было очень сложно, да и времена в принципе были для всех такими. Андрея сократили на работе. Квартиру удалось приватизировать до этого, и она осталась нам. Твой отец нашел новую работу, но она не спасала. Устроился на вторую.

Узнаю папочку. Всегда был готов работать, днем или ночью не важно, только бы я не голодала.

– Мы стали часто ссориться. Ты подрастала, стало еще сложней. Но и мне тоже хотелось выглядеть красивой, – она повернула голову в мою сторону, и я увидела стыд в ее глазах. – Мне было всего 24 года пойми, я видела, как другие выглядят, как живут и мне хотелось того же. Я знала, что обижаю его, но я так… Я была эгоисткой Ася. Самой настоящей. Потом нам удалось устроить тебя в садик в два с половиной года, и я вышла работать по специальности. Бухгалтером в фирму… Вовы.