– А где Ран? – спросил Дойтен.

– Где-то возле этой ведьмы, – поморщился Клокс. – Вместе с вещичками. Ожидает отбытия. Получил расчет, утеплился по возможности и с утра пораньше ушлепал к храму. Мечтает о стезе тэрского колдуна. Больше и слышать ни о чем не хочет. Ты сам-то вчера говорил с этим Казуром? Или нет? Я же вроде видел вас двоих у стойки? Забыл, что ли? Вечером уже. Ничего не сказал он тебе? Может, в Приют Окаянных подался?

– Да чего я там говорил? – пробурчал Дойтен. – И кто я этому Казуру? Попечитель, что ли, чтобы он со мной сокровенным делился? Думаю, куда важнее, что Дейк уже отбыл. Хотя, если какую пакость или забаву он и готовил, то все уже сделано. И эти всплывшие мертвецы точно его рук дело.

– Ага! – прошипел Клокс. – Встал ночью, пробил лед, нырнул на три сотни локтей, перерезал веревки, заставил трупы всплыть. Думай, что говоришь! Пошли уже…

Отчего-то этот образ – плывущий подо льдом Чидского озера Дейк – не оставлял Дойтена. Ни пока он спускался в действительно пустой зал, ни когда отошел к нужнику, чтобы в темном коридоре вдруг представить того же Дейка, стоявшего на коленях и пронзающего грудь поспешившему за ним нюхачу. Поспешившему за ним или все же за каким-то мальчишкой? А что, если Дейк охранял именно Казура? И не следует ли связать исчезновение последнего с уходом из города черного егеря? И кто видел Дейка на воротах? Не лежало ли поперек лошади странного воина спеленатое детское тело? Или по весне всплывет где-то в окрестностях Дрохайта еще один утопленник – хрупкий, остроносый, со слипшимися черными волосами? А может, и уже всплыл и бултыхается под черным тонким льдом?

– Так о чем ты вчера с ним говорил? – спросил Клокс, когда Дойтен вернулся в зал и присел перед приготовленными для него кушаньями.

– Да не о чем, – буркнул Дойтен. – Ты же просил, чтобы я Дору нашел? Или сам запамятовал? Сказал, чтобы я передал самой Доре или через кого-нибудь о том, что ты вспомнил имя этого… наставника из Стеблей. А ее не было, отлучилась куда-то. Ну я и поймал Казура за шиворот, когда он мимо с подносом пробегал, и сказал ему, чтобы он передал ей это известие. Мальчишка, кажется, не сразу меня понял, а потом уверил, что передаст, но беспокоиться не следует, потому как Дора давно знает об этом Гантанасе, и он, конечно же, вовсе не тот Гантанас, который ей нужен, потому как никакой не охотник. Тезка, скорее всего. Иначе она бы уже давно стучалась в двери Приюта, где ей делать нечего, потому как пустота она и есть пустота.

– Не самое веселое дело, понимать такое о самой себе, – покачал головой Клокс. – Жалко девчонку. Ладно бы еще хоть красавицей была.

– Ну, это ты зря, – глотнул вина Дойтен. – Главное, что не уродина какая-нибудь. Добрый взгляд, здоровая кожа, и распоследняя дурнушка может оказаться миленькой торговкой, симпатичной стряпухой или приятной швеей. Поверь мне, судья, хороший запах, улыбка, нежность куда важнее, чем правильный овал лица. Какие ее годы? Все еще образуется, не беспокойся.

– А мне-то чего о ней беспокоится? – не понял судья. – Пусть о ней Байрел беспокоится. Или его сыночек. Мне другое интересно, откуда она прознала про Гантанаса?

– Алаин ей сказала, – ослабил бечеву на портах Дойтен. – Казур рассказал, что когда она их опрашивала, то едва не пронзила Дору взглядом, услышав это имя. Тут же и спросила, не в Приют ли Окаянных та торит дорожку, мол, есть там такой наставник. А вот откуда Алаин про этого Гантанаса знает, если ты о нем едва вспомнил, да и то по знакомству, вот это большой вопрос. Судя по рассказу Казура Алаин этот Гантанас и все с ним связанное очень интересовали! Как ни крути, вся эта заварушка, похоже, замыкается на Стебли.