– Мешок у него был в одной руке, – буркнул скотник и снова подмигнул девчонке. – Прочный, из хорошей мешковины. Я его сразу присмотрел. Ткань редкая, но крепкая. Дно в два слоя, шов изнутри обметан суконной восковой ниткой, по канту – витой шнур. Мечта, а не мешок. Как раз поросят носить. Или еще кого в тот же размер. И не задохнутся, и не сбегут. А в другой руке то ли пакля какая, то ли веревка. Может, и еще что. Не разглядел. Как народ набежал, я и пошел. Чего мне тут делать? Дождался, как тут все подскребут, и отправился восвояси. Только мешка я не брал. Как кутерьма началась, к этому убитому и не подпускали уже никого. Даже пощупать не успел. Но мешок хороший. Я б не отказался.

– Больше ничего не хочешь сказать? – спросил Клокс.

– Хочу, – оживился скотник. – Пакля мне нужна. Холодно в свинарнике! Щели надо забить, а то простужу скотину. А с кого спрос будет? С меня! Дилб, ты бы распорядился! Или мне опять к брату твоему идти?

– Иди уже! – махнул рукой Дилб. – Распоряжусь я, дай только разобраться со всей этой пакостью. Не задерживай. Но если нужда придет, и еще раз будь готов ответить на все вопросы.

– Да уж понял, не дурак, хотя некоторые и не верят… – буркнул скотник, снова нашел взглядом девчонку, ухмыльнулся и, подхватив оглобли тележки, поднатужился и поволок ее по узкому проходу.

– Что еще за труп на северном побережье? – спросил Клокс, провожая взглядом убогую подводу.

– Да ерунда, – отмахнулся Дилб. – По пьяному делу, наверное. Пока путина не началась, схватываются иногда добытчики. От безделья. Порезали какого-то рыбачка, это при чем тут? Да еще и неизвестно, было ли вообще хоть что-то. Трупа-то нет, одни разговоры. Свидетель – и тот пропал.

– Я проверю, – подал голос Мадр.

– Чаны проверяли? – вспомнил Клокс важное.

– Еще бы, – сплюнул Дилб. – Брат тут же приказал вывалить все из них на камень. Служки все руками ощупали, ничего там не было. Лопатами потом сгребали. Вот, она тоже ковырялась.

Дойтен посмотрел на девчонку. Щеки ее побелели, отчего веснушки казались серыми, на рыжих ресницах белел налет инея, тугие косички словно одеревенели, но она как будто не чувствовала холода, не пропуская ни единого слова, хотя и жмурилась, словно зимнее небо слепило ее. Хотя вряд ли кургузый кожушок давал ей достаточно тепла. «Да, дитятко, – с непонятной жалостью подумал Дойтен. – Красотой тебя боги не пожаловали. Ну, хоть не уродка, и то ладно. А я бы вот и от такой дочки не отказался»,

– Ничего не было, – хрипловатым простуженным голосом вымолвила она, почесав тонкий и длинный нос.

– Как зовут? – спросил Клокс.

– Дора, – ответила она.

– Послушай, Дора, – потер через котто замерзшие плечи Клокс. – Давно ты тут служишь?

– Два месяца, – девчонка вовсе закрыла глаза, словно пыталась вспомнить точное число. – Два месяца и десять дней.

– Откуда он мог прийти сюда? – спросил Клокс.

– Из кухни не мог, – замотала головой девчонка. – Там три повара, все на виду. Да еще и посудомои. И пройти через кухню нельзя незаметно. Дверь напротив стойки, на свету. Мог или со двора, или из зала. Но из зала никто не видел, как он выходил, темно в том коридоре. Там же и нужник. Мало ли кто туда шастает? Никто не видел, вон, Дилб всех опрашивал. Мы больше у стойки. Хотя в нужник-то все ходят. Я только в хозяйский. Мне хозяин вообще запретил в темные углы заходить. Тут народ… всякий попадается. Да и едоков было с утра много. Не до того. А для того, чтобы оправляться, вроде рановато еще. Хотя, кто знает. И помои еще не выносили с утра.