– Гм! Оно ничему не учит и не научит, оно само об этом говорит. Айра, возраст не приносит мудрости. Часто он всего лишь преобразует простую глупость в раздутое тщеславие. Единственное преимущество, которое дает он, – восприятие перемен. Для молодого человека мир – недвижная, застывшая картинка. Старику же перемены, перемены и перемены так намозолили глаза, что он понимает – мир меняется, картинка движется. Может быть, ему это не нравится – скорее всего, не нравится, как и мне, – но он знает, что мир изменяется, и, таким образом, делает первый шаг, чтобы совладать с ним.

– Могу ли я поместить в открытую запись эти слова?

– Ха! Это не мудрость – это клише. Очевидная истина. С этим не будет спорить и дурак.

– Но ваше имя, Старейший, придаст этим словам больше веса.

– Поступай как знаешь, это просто здравый смысл. И если ты думаешь, что я лицезрел лик Господень, подумай как следует еще раз. Я даже не пробовал разобраться, как работает Вселенная, а тем более не знаю, в чем ее смысл. Чтобы выяснить, как устроен этот мир, нужно встать рядом с ним и поглядеть со стороны. Не изнутри. И ни две тысячи лет, ни двадцать две ничего не дадут. Вот когда человек умрет – он может избавиться от локальной перспективы и увидеть мироздание в целом.

– Значит, вы верите в загробную жизнь?

– Притормози-ка! Я не верю ни во что. Зато кое-что знаю – разные мелочи, а не девять миллиардов имен Бога – по своему опыту. Но веры у меня нет. Вера мешает учиться.

– Вот это нам и нужно, Лазарус, ваши познания – хоть вы и говорите, что это «разные мелочи». Разрешите мне сделать следующее предположение: человек, проживший два тысячелетия, неминуемо должен был многому научиться. Иначе он просто не дожил бы до таких лет. Это неизбежно уже потому, что мы живем много дольше, чем наши предки. Люди умирают в основном насильственным образом. Дорожные происшествия, убийства, звери, спорт, ошибки летчиков… что-то скользкое, подвернувшееся под ногу, – рано или поздно нас что-нибудь достанет. А вы прожили отнюдь не тихую и безмятежную жизнь – совсем наоборот! – и тем не менее избежали всех опасностей, выпадавших на вашу долю за двадцать три столетия. Как? Нельзя же такое объяснить просто удачей.

– А почему бы и нет? Айра, случаются и самые невероятные вещи, попробуй представить себе нечто более невозможное, чем младенец. Но это правда – я действительно всегда смотрел, куда ставить ноги… и никогда не вступал в схватку, если ее можно было избежать… а когда уклониться не удавалось, я прибегал ко всяким подлым уловкам. Если мне приходилось драться, я всегда желал, чтобы умер мой враг, а не я. Так я поступал. Тут дело не в удаче. Во всяком случае, не только в удаче. – Лазарус задумчиво поморгал. – Я никогда не плевал против ветра. Однажды меня собралась линчевать целая толпа. Я не стал их переубеждать, а просто дал деру, так быстро, как только мог, не останавливаясь, пока между нами не пролегло много миль, и больше туда не возвращался.

– В ваших мемуарах этого нет.

– В моих мемуарах многого не хватает. А вот и жрачка.

Дверь раздвинулась, внутрь въехал обеденный стол на двоих, остановился между расступившимися креслами и начал раскладываться и сервироваться. Техники бесшумно приблизились и предложили свои услуги, но их помощь не понадобилась.

– Пахнет неплохо, – произнес Везерел. – Соблюдаете ли вы за едой какие-нибудь обряды?

– А? Молюсь ли? Нет.

– Я не о том. Скажем, когда со мной обедает кто-нибудь из подчиненных, я не допускаю за столом деловых разговоров. Но если вы не против, я бы хотел продолжить нашу беседу.