– Да, и что там было?

– Как ты первый раз играл для меня.

– По правде говоря, я думал, что играю для всех, кто собрался в холле.

– Да, но ты не мог отвести глаз от меня.

Я рассмеялся.

– Это верно. – Ее правая рука начала хлопать по матрасу, как выброшенная на берег рыба, поэтому я подсунул снизу свою руку и удержал ее. – И до сих пор не могу.

За годы Мэри перепробовала множество препаратов, замедляющих развитие и эффекты церебрального паралича. Мало что помогало, и почти ничто не могло удержать ее тело от непроизвольных судорог.

Кроме одного средства. Когда я играю, она вообще не дергается. И говорит, что боль «смывается» из нее.

Мэри пробыла здесь большую часть своей взрослой жизни. Она местная любимица и редко о чем-либо просит.

Медсестра постучалась и вошла в комнату. Оглядевшись, она помахала мне:

– Привет, Купер.

– Привет, Шелли. Как Питер? – Я встал и помог перекатить Мэри на бок, а потом отрегулировал раздвижную ширму, чтобы Шелли могла сменить ей подгузник. Шелли делала это несколько тысяч раз. Она могла делать это даже во сне.

– Этот маленький проказник переключился с тубы на барабаны. Говорит, что у него больше чувства ритма, чем у трех ударников вместе, и что пора бы всем узнать об этом.

Рука Мэри поднялась из-за ширмы и оттолкнула мой подбородок от кровати, чтобы я не смотрел на нее.

– Лучше не смотри. Я, знаешь ли, еще женщина.

Я заговорил, глядя в стену:

– В любой группе нет более важного участника, чем барабанщик. Все живет и умирает в ритме. Ударники не всегда пользуются большим уважением, но они связывают остальных в одно целое.

Шелли повернула Мэри на спину и понесла сырой подгузник к двери.

– Может быть, и так, но кролик из рекламы «Энерджайзер» не внушает доверия. Единственный ритм, который он может услышать, – это моя нога, пинающая его по… – Последнее слово она произнесла одними губами.

– Тут я ничем не могу помочь.

Шелли вышла, оставив нас с Мэри смеяться над шуткой. Но смех вызвал у нее сдавленный кашель – этого я уже давно не слышал. Она еще немного покашляла и отхаркалась.

Я сурово посмотрел на нее:

– Доктор Джордж слышал, как ты кашляешь?

– Он был здесь на прошлой неделе и еще раз сегодня утром. – Она указала на бутылочку на столе рядом с собой. – Ядерный антибиотик. Предположительно, он должен убить эту заразу.

Фокусировка ее глаз перескочила справа налево, и она увидела Делию, сидевшую на стуле у стены. Мэри удивилась, обнаружив в комнате еще одного человека.

– Ой, привет. Я вас не заметила. – Она потянулась к очкам с чудовищными линзами и водрузила их на переносицу. Ее голова склонилась набок, пока она изучала лицо Делии. Потом она наклонила голову в другую сторону и, наконец, вернула ее в среднее положение. – Это вы.

Делия встала и протянула руку:

– Привет, я Де…

Мэри схватила ее руку обеими руками.

– Я знаю, кто вы такая. – Она трясла и раскачивала ее руку. – Просто не могу поверить, что вы стоите в моей комнате.

Одно из моих занятий – развлекать людей. В сущности, это мое единственное занятие. Выполняя эту миссию, я починил отцовский автобус и отвозил на концерты в окрестностях столько медсестер и пациентов, сколько мог увезти. Без ночевки, только туда и обратно. А Делия Кросс была здесь любимой певицей. Каждый раз, когда она собиралась выступать в пределах нескольких часов от Буэна Висты, я получал запросы на автобусную экскурсию. После каждой экскурсии Мэри сохраняла корешки билетов, программки и афиши, и теперь каждая из них была вставлена в рамку и висела на одной из окружающих нас стен. Живой мемориал Делии Кросс.