И все-таки Микал Марголис не был счастлив. Он колебался между любовью доброй женщины и любовью злой женщины, как крошечный кристалл кварца, отсчитывающий время. Персея Голодранина, вся в заботах и невинная, словно орлица в небе, спросила мужа, не заболел ли он. Микал Марголис застонал, и то был стон беспримесной неутоленной похоти.

– Может, тебе показаться кому-нибудь, любовь моя, последние дни ты совсем не думаешь о работе. Как насчет той женщины, ветеринара? Люди, в конце концов, тоже вид животных, разве нет? Она могла бы тебе помочь.

Микал Марголис обратил взор на Персею Голодранину.

– Ты издеваешься, да? –   Нет. Чесслово.

Микал Марголис застонал пуще прежнего.

Что до Марьи Кинсаны, ей было все равно. Именно так, все равно, и она с неприязнью смотрела на любого слабака, который в нее влюблялся. Она презирала братца- придурка, она презирала глупого мальчика из трак- тира. Но не принять вызов не могла. Марья Кинсана отобьет глупого мальчика у боготворящей его простушки, с которой он живет и которую любит. Игра, всамделишная игра; фигуры в ней неважны, важен только двигающий их разум; разум – и еще победа, ибо, победив, Марья Кинсана будет презирать проигравших пуще прежнего. Одним вдохновленным гамбитом она восторжествует и над Микалом Марголисом, и над проклятым братцем. Тогда Марья Кинсана наконец отлепится от братца, и мир узнает ее имя. «Приглядывай за Мортоном, – изрекла на смертном одре ее железная мать, – приглядывай за ним, заботься о нем, внушай, что он все решает, но не давай ему решать на самом деле. Марья, это приказ».

Забота о Мортоне, забота о Мортоне; да, Марья Кинсана вот уже пять лет исполняла волю покойной матери. Она последовала за Мортоном в пустыню после истории с маленькой девочкой в парке, но должен настать час, мама, когда Мортон обретет самостоятельность – и тем же утром Марья Кинсана сядет на первый поезд до Мудрости.

Вот почему так важны игры. Они ее развлекают, удерживают в здравом уме пять лет, пока безумная страсть Мортона становится все безумнее, дарят надежду на то, что благодаря им она станет сильной и сядет однажды утром на поезд до Мудрости. О да, игры хранят ее рассудок. Так что она исхитрялась каждый день кормить кур в один и то же час, когда через улицу на заднем дворе трактира Микал Марголис кормит своих. Именно игра вела ее, когда она попросила его посмотреть метановый реактор, что-то он барахлит, хотя по-хорошему ей нужен был Раджандра Дас.

– Проблемы с химией, мисс, – сказал Микал Марголис, – кто-то загрузил в него большой объем использованного стерилизатора и подавил бактериофагов. – Марья Кинсана улыбнулась. Утром она вылила в бак реактора три бутылки медицинской стерилизующей жидкости. Игра выходит на славу. Из благодарности Марья Кинсана пригласила Микала Марголиса на рюмку, потом на разговор, потом в кровать (Микал Марголис все это время дрожал как тростник), потом к сексу.

И в этой-то кровати пролилось семя гибели Дороги Запустения.

Нелады между Сталиными и Тенебриями начались, когда те и другие обнаружили, что им сбыли один и тот же кусок земли в идиллическом, райском городке Дорога Запустения; сделал это м-р Э. П. Венкататчалум, бывший агент по продаже земельных участков Бюро Иммиграции и Колонизации Венкататчалума, ныне сидевший в белом кабинете и отвечавший на вопросы инспектора Цзень Саопина из Констебулярии Блерио. Сталины и Тенебрии не просто купили один и тот же участок земли (который м-р Э. П. Венкататчалум вообще не имел права продавать), вдобавок они купили два комплекта билетов на одни и те же места в купе Солнцеворотного Ночного на 19:19, остановки в Северном Бенгороде, Анненси, Мёрчисонвилле, на Новопредприятии, Станции Уолламурра и Дороге Запустения. Оба семейства никак не желали уступать. Проводник купейного вагона заперся в своем купе и на полную громкость врубил беспровод. Пусть сами уладят свои споры. Выспаться в 36-м вагоне Солнцеворотного Ночного было невозможно. Пять человек с багажом пятерых пытались ужиться в купе, рассчитанном на троих с багажом троих. В первую ночь спальное место получил только маленький Джонни Сталин, возраст 3 3/4. И по очень простой причине: этот легковозбудимый толстый комок плоти мог орать, и орать, и орать до посинения, пока не получил бы свое спальное место. Мать без лишних слов скормила сыну три или четыре взрослые таблетки от бессонницы, чтобы он стал спокойным и послушным мальчиком. Комок плоти по имени Джонни Сталин был избалованным, наркозависимым и легковозбудимым.