В ухо, прижатое к камням, несся грозный гул от бьющих в землю копыт, сверху свистел вспарываемый лезвиями воздух – над Ромулом мелькнула одна пара серпов, за ней вторая. В задних рядах, принявших на себя удар колесницы, раздались вопли. Лежащий рядом Петроний не шевельнулся, и у Ромула вдруг пересохло во рту – неужели погиб? Спас ему жизнь, как некогда Бренн, взамен отдав свою?.. Оглянувшись вслед промчавшейся колеснице, Ромул пошевелил пальцами: руки и ноги целы – слава богам! Однако радость тут же затмилась виной из-за гибели Петрония.

Кто-то с размаху хлопнул его по плечу:

– Считай, что не зря спас мне шкуру в Александрии! Теперь квиты!

Конский гребень на шлеме Петрония срезало вчистую, зато под шлемом сияла ухмылкой физиономия без малейшей царапины.

Ромул взвыл от восторга:

– А я-то думал, тебя убило!

– Фортуна – шлюха еще та, – расхохотался Петроний. – Да нынче, видно, ко мне благоволит!

Оба поглядели назад, где колесница, затормозив от столкновения с широким римским строем, наконец остановилась, и легионеры яростно набросились на нее, как изголодавшиеся волки, – убивать коней и возницу. Клинки тут и там вонзались в конские тела и упряжь; возничий, вместо того чтобы сдаться на милость римлян, в приступе храбрости схватился за меч, но даже не успел вынуть его из ножен – полдесятка гладиусов разом вонзились ему в руки и горло. Тело завалилось набок, однако этого было мало: кто-то из солдат, насмерть перепуганный колесничными серпами, взмахнул мечом и отсек врагу голову – с лица врага даже не успело сойти изумление. Кровь хлынула легионеру на ноги; наклонившись, он сбил с возницы шлем и поднял над собой кровавый трофей. Легион разразился диким, первобытным воплем ярости.

Несмотря на многочисленные потери, римский строй умудрился выстоять. Правда, в шеренгах тут и там зияли бреши – линия щитов была нарушена, а ведь бой едва начался. В первые ряды тут же выдвинулись задние легионеры, занимая место павших, однако радость от удачного отпора длилась недолго: вновь послышался топот копыт – атака продолжалась. В строю послышались проклятия.

Сквозь задние шеренги, развернутые в противоположную сторону, Ромул разглядел понтийскую конницу, которая обошла Двадцать восьмой с флангов и теперь готовилась обрушиться на незащищенный тыл. Выстоять против конницы – дело для пехоты почти невозможное. В битве при Фарсале это удалось: по приказу опытных командиров легионеры целили пилумами противнику в лицо, чем и обратили врага в паническое бегство. Забытый легион тоже когда-то остановил конную атаку специально откованными длинными копьями, от которых лошади шарахались, отказываясь идти вперед. Однако сейчас прежних оптионов в строю не было – и солдаты, вооруженные лишь дротиками, понимали, что после единственного залпа их просто втопчут в землю. В задних рядах нарастал панический ропот.

Смерть, впрочем, грозила не только арьергарду – за колесницами, как успел увидеть Ромул, идет пехота. Уцелевшие центурионы тоже об этом помнили.

– Кругом! Перестроить ряды! – крикнул ближайший. – Шевелитесь, придурки!

Ромул повернулся. И тут же об этом пожалел.

Размахивая мечами и копьями, пельтасты и туреофоры стремительно приближались, выкрикивая боевой клич. Римские ряды, по-прежнему толком не выстроенные, местами дрогнули – слишком многим была памятна александрийская атака, когда на римлян шли яростные соплеменники нынешнего врага. Зажатый между неистовыми пехотинцами и наступающей с тыла конницей, легион уже ни на что не надеялся.