– Ясно: вор. Все они там, на этой слободке, живут.

– Вор ли, нет ли, этого я в точности сказать не могу, но было в этом человеке что-то… В глаза не глядит, часто озирается… Ну, одним словом, это был не граф Забего! Я, впрочем, тогда об этом не задумывался: ехал полусонный – сами понимаете, морозной ночью в теплой постели веселее…

– Ну, а дальше что?

– А дальше прыгает на ходу кто-то на задний полоз саней – и хвать с меня меховую шапку! И ищи-свищи – нет его! И шапки нет!

– Вот-вот! – злорадствует Владимир Иванович. – Так вам и надо! И что же вы?

– Рассердился. Очень. Ведь мороз градусов двадцать! Кричу извозчику: «Заворачивай обратно, не поеду! У меня шапка не краденая, за нее трудовые деньги плачены!..» И что бы вы думали? Выскакивает мой спутник из саней, становится на колени в снег – и ка-а-ак заплачет: «Доктор, доктор дорогой! Что́ шапка, найдем мы вашу шапку… А жена-то моя, а ребеночек ведь помру-у-ут!»

– И вы размякли и поехали к нему?! – спрашивает с ужасом Серафима Павловна.

– Конечно, поехал. Закутал голову вязаным шарфом и поехал. А что было дальше, пусть Леночка вам расскажет.

Мама кончает папин рассказ:

– Уехал Яков в ту ночь к этой больной. Мы все спим. Вдруг тихонько скребутся у входной двери. Часа в два ночи. Юзефа не впускает, спрашивает через цепочку: «Кто?» А там какие-то двое просовывают под цепочку меховую шапку. «Возьмите, докторова шапка!» – и убежали!

– Это они, воры эти, – у них ведь круговая порука! – у кого-нибудь украли и вам принесли… вместо вашей… – брезгливо роняет Владимир Иванович.

– Нет-с! У них хоть, вероятно, и существует круговая порука, но шапка эта была моя собственная! Рассказывай дальше, Леночка!

– Его вещи подменить нельзя, – продолжает мама. – Вы же знаете, какой он рассеянный, – я, где можно, с изнанки вышиваю красными нитками: «Доктор Я. Я.». И на шапке эта метка была. Юзефа побежала было за этими людьми – где там! И след замело… Стоим мы с Юзефой друг против друга, смотрим на эту шапку, и вдруг Юзефа как заголосит: «Убили нашего доктора! Убили и шапку домой принесли!» Побежали мы обе в полицию, носимся по полицейским участкам, требуем, чтоб сию минуту искали они Якова!.. Ну, в полиции не торопятся. Пока протрут глаза, пока всё запишут в протокол… Юзефа их поливает: «Лайдаки вы, бодай вас! Разбойников покрываете! Сию минуту ищите нашего доктора, а не то я тут у вас всё разнесу!..» Приходим наконец утром домой, уже часов восемь-девять было, а Яков, оказывается, уже вернулся и спит в столовой!..

– Да-с! – Папа весело подмигивает. – А вот граф Забего мне ни шляпу, ни золотых очков не вернул и не вернет!

– Папа, – вдруг спрашиваю я (обо мне все забыли), – а жена этого человека, к которому ты тогда поехал, – она выздоровела?

– Ох, эти дети! – смеется Серафима Павловна. – Чем Сашенька интересуется!

– Нет, она права… – И папа подзывает меня к себе: – Правильно, Пуговка! Не в шапке дело, пропади она совсем, а в жизни человеческой. Эта женщина родила при мне великолепного мальчишку, и больше я их никогда не видал, – значит, они живы и здоровы, не то прибежали бы ко мне…

Павел Григорьевич прощается – он идет в госпиталь. Папа говорит ему все, что надо передать в госпитале, и Павел Григорьевич уходит. Пока мама и Серафима Павловна отходят к платяному шкафу и обсуждают мамино новое платье, Владимир Иванович негромко спрашивает:

– Яков Ефимович, этот молодой человек, что сейчас ушел, – кто он такой?

– Учитель. Сашурку нашу в гимназию готовит.

– Из поднадзорных?

– Да. Студент-медик. В госпитале помогает мне. Очень дельный.